§ 1. Установление ответственности за общественно опасные деяния как правовой метод охраны правосудия

Долгое время в юридической литературе господствовало мнение о производном характере процесса от материального права1. В последние годы все чаще встречаются труды ученых, с этим мнением не соглашающихся. Так Е.Б. Мизулина подчеркивает, что утверждение, будто уголовное право имеет приоритет перед уголовно-процессуальным, ибо последнее призвано обслуживать первое, не является истинным. «Если бы это суждение было истинно, — пишет автор, — то мы должны были бы обнаруживать изменения в угол овно-процессуальном законе всякий раз, когда изменялся уголовный»2. Аргументируя свою позицию на примере законодательства советского периода, Е.Б. Мизулина замечает, что, несмотря на существенные изменения, которые претерпело уголовное законодательство, не было и нет отрасли права более стабильной и в то же время столь не соответствующей действительности, чем уголовно-процессуальная3 . Данная позиция разделяется С.А. Колосовичем и И.А. Кузнецовым, отмечающими, что применение термина «производный» при характеристике взаимосвязи материальных и процессуальных отраслей не только неточно, но и принципиально неверно, поскольку в таком случае причину появления процессуальных норм нужно искать в конечном счете в соответствующей материальной правовой отрасли4.

Полагаем, что взаимосвязь уголовного и угол овно-процессуального права действительно не может быть определена лишь через указание на производный характер процесса от материального права. Верно, конечно, что предмет и метод процессуального исследования находятся в зависимости от уголовно-правовых норм, что обстоятельства, описанные в уголовном

9

законе, задают параметры доказывания, что материальные нормы находятся в центре внимания юрисдикционных органов при избрании меры пресечения5. Но это есть проявление не приоритета уголовного права над уголовно-процессуальным, а юридической согласованности правовой системы, о которой С. С. Алексеев пишет, что она имеет две стороны: а) внешнюю — непротиворечивость, систематизированность, недопустимость наличия в праве положений, которые не были бы согласованы; б) внутреннюю — единство, целостность правовой системы государства, подчинение ее единым началам, сквозным юридическим принципам6.

Зависимость уголовно-процессуального права от уголовного не превращается в производность первого от второго по ряду причин.

Во-первых, уголовный процесс вызван к жизни не только необходимостью организации принудительного осуществления норм соответствующей отрасли материального права. Его исходное предназначение скорее состоит в том, чтобы служить средством защиты личности от необоснованного осуждения7.

Не случайно, как только указанное предназначение уголовного процесса игнорируется, применение уголовного права начинает тяготеть к непроцессуальным формам. Ю.В. Мещеряков правильно обращает внимание на то, что «в условиях дореформенной России уголовный процесс не являлся единственным средством реализации уголовного права. Характер значительного круга уголовных правоотношений устанавливался в рамках административного процесса... Для производства о подсудимых-простолюдинах было характерно несоответствие между тяжестью инкриминируемых преступлений (соответственно — строгостью налагавшегося наказания) и объемом процессуальных гарантий (ревизия и апелляционное производство)»8.

Во-вторых, уголовно-процессуальное право испытывает на себе прямое влияние не только уголовного, но и конституционного, а также международного права. Это предполагает, что процессуальный закон в ряде случаев должен брать под свою защиту даже интересы, противоречащие применению уголовного права.

В-третьих, уголовно-процессуальное право оказывает обратное влияние на развитие и реализацию уголовного права9.

10

Это, в свою очередь, связано с рядом факторов.

1. Правосудие, выполняя правозащитную функцию, само нуждается в охране. Защиты и обеспечения требуют и уголовно-процессуальные отношения. Безусловно, уголовно-процессуальное право должно прежде всего располагать собственным арсеналом мер для этого, в том числе и мерами ответственности. В этой связи представляется обоснованным предположение Н.А. Чечиной и П. С. Элькинд о существовании уголовно-про-цессуальной и гражданско-процессуальной ответственности10. Верным признали названное предположение и некоторые другие ученые-процессуалисты11.

О процессуальном характере ответственности, на наш взгляд, можно говорить лишь в том случае, если ответственность связана с изменением процессуального статуса субъекта процесса. Поэтому удачными примерами процессуальной ответственности являются приводимые в литературе: применение к обвиняемому, нарушившему обязательство о явке, меры пресечения; применение к обвиняемому, нарушившему избранную в отношении его меру пресечения, более строгой меры пресечения; удаление из зала заседания подсудимого, повторно нарушившего порядок в судебном заседании12. Не случайно применение указанных мер связано с принятием особых процессуальных актов (ст. ст. 101, 263 УПК РСФСР13). Применяемое на основании ч. 3 ст. 263 УПК удаление из зала судебного заседания гражданского истца, гражданского ответчика, потерпевшего, его представителя, специалиста и переводчика также может рассматриваться в качестве меры процессуальной ответственности.

Однако вряд ли перечень примеров процессуальной ответственности может быть достаточно широким, хотя подобная ответственность и является наиболее оперативным, быстрым способом воздействия на поведение субъектов процесса. Ведь ни одна другая отрасль права не должна так заботиться о стабильности правового статуса своих субъектов, как уголовно-процессуальное право, ибо неблагоприятные изменения этого статуса могут отрицательно сказаться на решении задач, стоящих перед указанной отраслью.

Именно ограниченные возможности в применении процессуальной ответственности предопределяют необходимость

11

установления за нарушение норм процессуального права ответственности иной отраслевой принадлежности — административной, дисциплинарной и уголовной.

Выбор законодателем в установлении за нарушение предписаний уголовно-процессуального закона мер административной, дисциплинарной или уголовной ответственности во многом зависит от характера и субъекта правонарушения. Так, если административная ответственность возлагается на лицо, не обремененное властными процессуальными полномочиями, то дисциплинарная, напротив, порождается правонарушением лиц, такими полномочиями располагающих. Исключение, пожалуй, составляют меры, применяемые председательствующим к присяжному заседателю за нарушение процессуальных обязанностей или злоупотребление процессуальными правами на основании ч. 5 ст. 437 УПК. Особое, независимое в служебном плане положение присяжного заседателя исключает применение к нему мер дисциплинарного взыскания.

Выбор законодателя определяется также степенью общественной опасности нарушения. Повышенная степень общественной опасности деяния является необходимым условием возведения деяния в ранг преступного. Объявление преступлениями ряда посягательств против правосудия объясняется тем, что подобные деяния становятся труднопреодолимым препятствием в решении задач судопроизводства, существенно ущемляют права участников процесса, затрудняют осуществление ими функций, нарушают принципиальные положения процессуального права. Иными словами, указанные деяния являются фактами, препятствующими надлежащему развитию и осуществлению процессуальных отношений14.

Повышенная общественная опасность ряда деяний, служащих препятствием к надлежащему развитию процессуальных отношений, прежде всего и вызывает к жизни уголовно-правовые средства обеспечения правосудия. Однако сфера применения последних этим не ограничивается.

Мы лишь отчасти поэтому солидарны с Н.Ф. Кузнецовой, указывающей, что «уголовно-правовые средства состоят... в объявлении деяний преступными и определении и применении наказания за них в оптимально совершенной юридической форме»15.

12

2. Необходимость применения уголовно-правовых средств охраны правосудия связана также с посткриминальным поведением лица, которое способно существенным образом повлиять на возникновение и развитие процессуальных отношений, причем как положительно, так и отрицательно. Стремясь обеспечить позитивное и исключить негативное влияние на процесс лица, совершившего преступление, законодатель не ограничивается классическим для уголовного права методом воздействия на общественные отношения — запрещением, которое, по словам В.М. Галкина и М.И. Блум, «есть наиболее острая, «квалифицированная» форма обязывания, вызванная повышенной социальной значимостью защищаемых интересов, невозместимостью вреда, могущего быть причиненным нарушением обязанности, и поэтому подкрепленная карательной (штрафной) санкцией публичного характера»16. В этих целях, хотя и значительно реже, чем к запрету-обязыванию, законодатель прибегает к методу дозволения.

Проявление этого способа находит свое наиболее яркое отражение в регламентации обстоятельств, исключающих преступность деяния, при наличии которых допускается причинение существенного вреда тем ценностям, которые в иных условиях выступали бы в качестве объектов уголовно-правовой охраны.

К предмету нашего разговора прямое отношение имеет лишь норма, ныне содержащаяся в ст. 38 УК РФ17 «Причинение вреда при задержании лица, совершившего преступление», поскольку целью причинения вреда в этом случае законодатель называет доставление преступника органам власти и пресечение возможности совершения им новых преступлений. Важно при этом обратить внимание на то, что задачи доставления преступника органам власти и пресечения возможности совершения им новых преступлений законодатель, по всей видимости, рассматривает не как автономные, изолированные, а как взаимосвязанные. Об этом свидетельствует употребление соединительного союза «и», а не разделительного «или».

Несмотря на то, что институт причинения вреда в состоянии задержания преступника основан на дозволении, он имеет много общего со средствами защиты, нашедшими отражение в нормах, предусматривающих ответственность за посягательства

13

против правосудия, ибо и в данном случае речь идет о средствах ограничения или торможения не устраивающего общество поведения, в указанной ситуации — активного уклонения преступника от правосудия.

Особое место в обеспечении интересов правосудия занимает правовое стимулирование. «Опираясь на механизм самоуправления, на внутренние ресурсы и возможности личности, на ее заинтересованность, правовые стимулы гораздо последовательнее и надежнее, чем ограничения, формируют "порядок из хаоса"»18.

Правовое стимулирование осуществляется с помощью поощрительных норм, юридическая оригинальность которых «заключается в особом сочетании призыва с дозволением или обя-зыванием поощрения, т. е. в особом структурном соотношении способов государственного волеизъявления»19.

В обеспечении интересов правосудия правовые стимулы используются как средство воздействия на лицо, совершившее преступление, ибо возможности влияния на ответственность и наказание поведения данного лица, затрудняющего развитие уголовно-процессуальной деятельности, ограничиваются тем минимумом, который обусловливается процессуальным положением обвиняемого (подозреваемого, подсудимого). Основанные на уголовном законе неблагоприятные последствия должны быть следствием невыполнения обязанностей, предусмотренных законом процессуальным.

Коль скоро на обвиняемом не лежит обязанности давать показания, признавать свою вину, отрицание последней не должно само по себе сказываться на характере и объеме ответственности. Ограниченным должно быть влияние на ответственность и активного противодействия расследованию преступления, ибо следует принимать во внимание, что подобное противодействие является средством защиты лица20.

Уголовный закон поэтому стимулирует активно-положительное поведение лица в уголовном процессе, придавая такому фактору, как деятельное раскаяние, значение обстоятельства, освобождающего от уголовной ответственности. Как указывается в литературе, «деятельное раскаяние, как социально-полезные действия лица, совершившего преступление, уменьшает вредные последствия содеянного, снижает степень обще-

14

ственнои опасности и личности виновного и преступления, создает условия для более быстрого и полного его раскрытия»21. Конструктивным в этой связи представляется законодательное воплощение идеи предусмотреть общую норму о деятельном раскаянии как обстоятельстве, освобождающем от уголовной ответственности за преступления небольшой тяжести (ч. 1 ст. 75 УК)22.

Стимулирующая роль уголовного закона в данном случае проявляется, конечно, не в побуждении к раскаянию. Добиться последнего средствами уголовного права вряд ли возможно. Стимулируется в данном случае проявление раскаяния вовне, которое оказывается важным для решения задач правосудия.

Деятельность, положительно влияющая на развитие уго-ловно-процессуальных отношений, должна учитываться и в случае, если даже она не сопряжена с фактом раскаяния. Во-первых, нельзя забывать о том, что эффективность уголовно-правового воздействия среди прочего зависит от того, насколько близко оно по времени к совершенному преступлению, а следовательно, и от того, насколько успешно будет осуществляться процессуальная деятельность.

Во-вторых, в силу принципиальных положений уголовного права при определении объема ответственности учету подлежит любое положительное свойство личности, а значит, и проявляющееся во взаимоотношении с правоохранительными органами.

Поэтому, характеризуя уголовно-правовые средства охраны правосудия от общественно опасных посягательств, важно обратить внимание на то, какое значение закон придает таким видам поведения, как явка с повинной; активное способство-вание раскрытию преступления, изобличению других соучастников; добровольное заявление о совершении преступления.

Но какими бы важными ни были стимулирующие средства уголовного права в обеспечении интересов правосудия, не они являются типичными для данной отрасли. Подобные средства не могут играть решающую роль в уголовно-правовой охране правосудия хотя бы по той простой причине, что обладают избирательным действием, могут оказывать влияние лишь на лицо, совершившее преступление. Поэтому при защите процессуальных и постпроцессуальных отношений уголовный за-

15

кон не изменяет самому себе: установление ответственности за общественно опасные деяния и здесь остается основным методом правового регулирования, что вполне соответствует существующей в теории права позиции, согласно которой все три способа воздействия можно увидеть в различных отраслях права, но в одних отраслях решающим является дозволение, в других — предписание, в третьих — запрет23.

Выполняя охранительную по отношению к процессуальной деятельности функцию, уголовное право не может не испытывать на себе влияния юридических норм, призванных регулировать указанную деятельность. Доказательством подобного влияния является бланкетный характер диспозиций ряда статей, включенных в главу 31 УК. Это в свою очередь означает, что, во-первых, содержание соответствующих уголовно-правовых положений невозможно уяснить без внимательного ознакомления с УПК, ГПК либо АПК. Во-вторых, несовершенство и пробелы процессуального законодательства в ряде случаев могут затруднить уяснение смысла и применение уголовного закона.