§ 13. СОДЕРЖАНИЕ И ЗНАЧЕНИЕ ПРОБЛЕМЫ МАТЕРИАЛЬНОГО ПРИЗНАКА ПРЕСТУПЛЕНИЯ

I. История и действующее законодательство различных государств знают бесконечное множество человеческих поступков, когда-либо признававшихся или признаваемых сейчас преступлениями.

Неизбежно возникает вопрос, есть ли что-либо общее в самом существе этих бесчисленных деяний, что позволяло бы говорить о признаке деяния, который является основанием для отнесения государством деяния к числу преступлений, другими словами, содержат ли все преступления единый материальный признак.

Это —один из важнейших вопросов уголовного права. От его решения зависит то или иное построение ряда институтов уголовного права и решение другого вопроса — о самостоятельном или субсидиарном значении уголовного права и системе права.

На поставленный вопрос в теории уголовного права даются как утвердительные, так и отрицательные ответы. Утвердительные в высшей степени разнообразны и по своим основаниям., и по содержанию. Авторы, дающие такие ответы, в общем заявляют, что все преступления (или, по крайней мере, значительная их часть) имеют единый и общий признак мета юридического характера, т. е. наличествующий в деянии независимо от внесения последнего в число преступлений велением государственной власти.

Другие теоретики уголовного права отрицают наличие материального признака преступления или считают невозможным его   установление   и   ограничиваются    формально-юридиче-

Содержание и з)и1чеиие проблемы

ским определением преступления как деяния, запрещенного под страхом наказания. Строго говоря, такое определение не заслуживает даже этого наименования, так как оно, по сути дела, означает простое констатирование факта, что в уголовном законе предусматриваются под страхом наказания некоторые деяния. Исключение этого так называемого формального определения ничего не изменило бы в понимании свойств преступления как чисто юридического явления.х

Но то же формальное определение в соединении с материальны м получает, как мы постараемся доказать ниже, иное содержание.

Многие теоретики уголовного права старались определить материальный признак преступления. Однако лишь в отношении очень немногих можно сказать, что они более или менее серьезно подошли к постановке и решению поставленной задачи, причем на протяжении последнего столетия можно наблюдать известнуюдеградацию буржуазной юридической мысли при решении этой проблемы.

В XVII, XVIII, частью и в начале XIX вв. буржуазные философы и теоретики уголовного права уделяли серьезное внимание установлению таких признаков преступления, которые резко отграничивали бы его от непреступления по существу, независимо от факта отнесения или неотнесения законодателем этого деяния к числу преступных. Далее эта проблема значительно сужается, центром тяжести становится уже вопрос об отличии по существу гражданского правонарушения от уголовного преступления. Со второй половины XIX в. в трудах теоретиков классического направления и эта проблема утрачивает значение, что выражается, в частности, в провозглашении принципиального единства неправды уголовной и гражданской. Однако с последних десятилетий XIX в. в трудах теоретиков антропологической и социологической школ снова делаются попытки найти основной признак криминализации деяний, чтобы обосновать реакционные предложения этих школ.

1 Сергеевский писал: «... формальное определение преступления но шюсит, строго говоря, в уголовное уложение ни одной поты содержания» (Цит. учебник, стр. 38). Белпнг в своей монографии, посвященной преступлению, заявляет, что формальное определение — это только описание, только номинальная дефинация, которая ни на шаг не подвигает вперед, это—определение idem per idem (Е. В е 1 i n g. Die Lelire vom Verbreclien, 1906, S. 5). A. H. Трайнин писал, что в формальном определении объекта даны не признаки объекта, а отношение к нему закона, почему оно и но может быть признано определением (А. Н. Т р а й н и н. Понятие преступления, «Право и жизнь», X, 1925, стр. 68).

 Проблема материального признака преступления

В целом проблема осталась в буржуазной литературе весьма слабо разработанной. В лучшем случае, этому основному, по существу, вопросу уголовного права уделено в курсах и монографиях несколько маловразумительных фраз или туманных положений.2

Характерная черта почти всех определений, даваемых буржуазными теоретиками последних десятилетий,—это их крайняя лаконичность, неопределенность и, самое главнее, полная оторванность от Есей системы «нститутов уголовного права, излагаемых автором. Дальнейшее изложение проблем уголовного права обычно ни в какой мере не связано с этим, казалось бы, центральным положением, которое остается пустым, бессодержательным привеском.

II. Объяснение внимания, которым пользовалась проблема материального признака в XVIII, а частично и в XIX в., следует искать в исторических условиях периода победы и утверждения капитализма в передовых странах. Вопрос о круге преступных деяний, о признаках, отграничивающих преступное от непрестушюго, не мог не волновать буржуазных теоретиков в то время, когда понятие преступного в действовавшем законодательстве не совпадало с тем понятием, которое было выдвинуто буржуазией.

С победой капитализма уголовные законы буржуазных государств очертили, примерно, тот круг деяний, которые должны

2 Так, Сергеевский писал, что исследование вопроса об общих критериях или мотивах, которые служили и служат для положительного права руководством в деле назначения наказаний за те или иные преступления, в науке едва лишь начинается (Цит. учебник, стр. 47). С. В. Познышев почти одновременно с Сергеевским заявил еще категоричнее, что сколько-нибудь полно разработанных выводов по поводу критерия, который определял бы, какие вообще деяния должны заноситься в список преступных, в литературе пе существует; что «сравнительно немногие исследователи, которые не обходят этого вопроса молчанием, ограничиваются беглыми замечаниями слишком общего характера», вопрос лишь «поверхностно затрагивают». С. В. Познышев дает и перечень всех, даже беглых, высказываний теоретиков (С. В. Познышев. Религиозные преступления с точки зрения религиозной свободы, М., 1906, стр. 7—8). Сходны и высказывания М. Чубипского, который правильно отмечал, что проблема проведения демаркационной линии между преступным и непреступным все более и более испаряется из трудов криминалистов и вообще юристов (Курс уголовной политики, СПб., 1912, стр. 267). П. Пусторослев писал: «Чём руководствуются законодатели, когда признают одни правонарушения уголовными, а другие — гражданскими, в чем видят разграничительный признак преступного, это вопрос, очень мало разработанный и притом спорный» (II. П. Пусторослев. Русское уголовное право. Общая часть, вып. 1, стр. 178).

Содержание и значение проблемы

быть наказуемыми в интересах буржуазии. В силу классовой ограниченности мышления буржуазная теория в дальнейшем молчаливо исходила из этого круга преступлений как единственно мыслимого, оспаривая лишь в частностях понятие преступного, даваемое в законе. Поэтому сама проблема основного признака преступления как потерявшая актуальность была снята, и бз*ржуазная юриспруденция, значительно снизив общий теоретический уровень исследуемых проблем, главное внимание уделила догматической разработке норм позитивного уголовного права, определяющих ответственность за деяния, входящие в этот, как казалось буржуазии, в ■ основном навечно очерченный круг преступного.3

Дореволюционные русские теоретики уголовного права уделяли проблеме основного признака преступления гораздо больше внимания, чем теоретики Западной Европы. В дореволюционной России государственная власть в основном принадлежала феодально-крепостническим элементам. Поэтому круг преступных деяний, определенный в законе, особенно в части политических и религиозных преступлений, не совпадал с тем понятием преступного, которое желала бы установить буржуазия. Попытки определения признаков преступления означали, по существу, требования сужения пределов уголовной ответственности за ряд деяний, прежде всего — из относимых законом к числу преступлений государственных, против порядка управления, религиозных, против семьи, половых.

III. Все определения преступления, исходившие от буржуазных (и, разумеется, добуржуазных) теоретиков, антинаучны, все они тщательно скрывают самое главное — классовую природу преступления. Все они являются идеалистическими, причем идеалистический характер некоторых из них имеет неприкрытый характер, другие же представляют собою эклектические соединения положений, заимствованных из различных философских систем.4

3                       Этот отход западноевропейской науки уголовного права от больших проблем, вытекающих из общефилософских положений, отметил II. Д. Сергеевский; в частности, он заметил, что «комментаторское направление есть бессилие, прикрывающееся знаменем непосредственной ближайшей пользы» (Н. Д. Сергеевский. Философские приемы и наука уголовного права. Жури. угол, права и процесса, кн. 1, 1879, стр. 86).

4                      В предисловии к своей книге Будзинский писал: «Иногда случается, что автор,  изложив во введении усвоенную пм философскую систему уголовного права, в дальнейшем изложении упускает ее из виду и даже провозглашает совершенно противоположные ей мнения». (Б у д-з и н с к и й.  Начала уголовного права. 1870),

70                                                                                                                                                                                                                                                            Проблема материального признака преступления

Разумеется, каждая буржуазная теория материального признака преступления имела определенную классовую роль. Буржуазные теоретики дают материальное определение преступления, охватывающее деяния, которые, по их мнению, д о л ж н ы считаться преступлениями. Такое определение большей частью имеет своей задачей расширение или сужение круга деяний, признаваемых преступлениями по действующему праву.

В советской .юридической литературе не раз механически противопоставлялось формальное определение преступления в буржуазном уголовном праве и материальное определение преступления в советском праве. Отдельные авторы в абстрактной форме доказывали преимущество материального определения преступления перед формальным и отсюда делали вывод, что формальное определение, как якобы свойственное только буржуазному праву, отвергается советским социалистическим уголовным правом. 5

В истории уголовного права материальное определение преступления, в зависимости от того содержания, которое в него вкладывалось, играло в руках различных эксплоататорских классов и отдельных группировок внутри этих классов как прогрессивную, так и реакционную роль. Такова же была роль и формального определения преступления. Советское yro-j ловное право, как мы постараемся показать, дает и материаль-' ное и формальное определение в их единстве, причем это опреде-; ление не имеет ничего общего с определениями, даваемыми! буржуазным правом. Такимобразом, материальноеи формальнее' определения преступления не могут быть рассматриваемы абстрактно, вне зависимости от их конкретного содержания.