5.2. Психические аномалии и виновность

Вменяемость, как гласит аксиома уголовного права, есть предпосылка ответственности. Следовательно, будучи органически связанной с ответственностью, определяя ее, она влияет на наказание: вменяем - наказуем, невменяем - ненаказуем. Эта формула сомнению не подвергается. В юридической литературе была предложена и другая формула: “невменяем, уменьшение вменяем и вменяем”. В соответствии с этим должна быть построена степень виновности и наказуемости. В первом случае вина и наказание отсутствуют, во втором - уменьшенная вина и уменьшенное наказание, в третьем - виновен и наказуем. Таким образом, вменяемость и виновность тесно связываются. Но является ли вменяемость предпосылкой не только ответственности, но и виновности? Этот вопрос всегда вызывал неоднозначную реакцию в российской юриспруденции.

Например, А.А. Жижиленко писал: “...вопрос об уменьшенной вменяемости сводился собственно к допущению уменьшенного наказания в случае наличности известных дефектов в психике преступника. В таком понимании уменьшенная вменяемость действительно имеет прямое отношение к виновности, а не к вменяемости, как это утверждают вообще противники этого понятия, так как она здесь является лишь одним из обстоятельств, смягчающих вину”1. “Понятие вменяемости неразрывно связано с понятием вины”2, - отмечал А. Халецкий. Б. Ошерович утверждал, что проблема вменяемости и невменяемости есть проблема вины и уголовной ответственности: “Проблема уменьшенной вменяемости должна быть разрешена в плоскости уменьшенной виновности, институт же уменьшенной виновности не отрицается советским уголовным правом. Больше того, под этим углом зрения построены все юридические институты науки уголовного права, например, различие между умыслом и неосторожностью... Эта вина является условием уголовной ответственности и ответственность обусловливается степенью виновности. Это положение является краеугольным камнем советского уголовного права”3.

1 Жижиленко А.А. Эволюция понятия уменьшенной вменяемости // Право и жизнь. 1924, №7 - 8. С. 42.

2 Халецкий А. Вопросы вменяемости в советском законодательстве // Социалистическая законность. 1939, № 7. С. 31.

3 Ошерович Б. К вопросу о степенях виновности. Ученые записки. Вьш.1 ВИЮН НКЮ СССР. - М., 1940. С. 62.

В курсе советского уголовного права господствовала точка зрения, что “вменяемость есть предпосылка вины и ответственности”1. Оппоненты, мнения которых аккумулировали в своем сочинении Ю.М. Антонян и С.В. Бородин, рассуждают следующим образом: “Вменяемость, по нашему мнению, не находится в иной связи с виной, помимо состава преступления. Вменяемость связана с виной только через состав преступления, через субъекта и субъективную сторону. Поэтому вменяемость, как не находящуюся в прямой, непосредственной связи с виной, нельзя считать ее предпосылкой”2. Они обосновывают данный тезис тем, что “вменяемость - признак субъекта преступления. Вина же - признак субъективной стороны как элемента состава преступления. Вменяемость не предваряет вину (ее может и не быть), а свидетельствует лишь о совершении лицом общественно опасного деяния, о наличии по этому признаку субъекта преступления (субъект вменяем). Вопрос о вине возникает лишь в том случае, если есть субъект преступления”3.

Исходя из изложенного, Антонян и Бородин критикуют Прот ченко, ставившего знак равенства между вменяемостью и виновностью, выдвигая следующие аргументы: когда речь идет о юридическом решении проблемы с таким отождествлением согласиться нельзя, невиновным может быть только тот, кто в принципе может быть признан виновным. Далее исследователи пишут: “Категория невиновности может быть отнесена только к вменяемому лицу, когда отсутствует его вина в содеянном, когда оно действительно невиновно, то есть при отсутствии умысла и неосторожности”4.

1 Курс советского уголовного права. В 5-и т. - Л., 1968. Т. 1. С. 369.

2 Антонян Ю.М., Бородин С.В. Указ. раб. С. 122.

3 Там же. С. 121. 4 Там же. С. 143.

С нашей точки зрения, эти положения не могут использоваться как доказательство слияния предметов, обозначаемых понятиями вменяемость и виновность. Правда, продолжая свои рассуждения, Антонян и Бородин отмечают, что вменяемость может все же быть отождествлена с виной, если последнюю понимать во всем многообразии ее форм и видов. Но понимать таким образом вину они не рекомендуют, поскольку придерживаются взгляда, согласно которому вина есть умысел и неосторожность, выраженные в совершенном преступлении, а вменяемость есть способность отдавать себе отчет в своих действиях или бездействии, что равнозначно, по их мнению, осознанию фактической стороны и общественной опасности деяния. Исходя из этой посылки, делается вывод, что степень вины зависит не от степени вменяемости (вменяем - уменьшение вменяем), а лишь от формы умысла и неосторожности.

Исследователям нельзя отказать в последовательности. Понимая вину как умысел и неосторожность, они и различают ее степени по соответствующим критериям: умысел и неосторожность; прямой умысел и косвенный, направленность прямого умысла и т.п. Они приводят интересный аргумент: “Можно ли считать, что формы вины, виды умысла и неосторожности зависят от степени вменяемости? Думается, что нет. Невозможно представить себе частичный умысел или неполную неосторожность при уменьшенной вменяемости. Разумеется, прямой или косвенный умысел, как и заранее обдуманный или внезапно возникший, неопределенный или альтернативный виды умысла, могут при каких-то конкретных обстоятельствах свидетельствовать о различной степени вины, но они не находятся в зависимости от вменяемости или уменьшенной вменяемости. Различной может быть степень осознания общественной опасности и фактической стороны деяния в зависимости от способности лица (при уменьшенной вменяемости ослабленной) к полному или частичному осознанию, но это уже категория вменяемости”1.

1 Антонян Ю.М., Бородин С.В. Указ. раб. С. 144.

Итак, степень вменяемости зависит, по мнению цитируемых авторов и их предшественников, от степени осознания субъектом нормативности своего поведения, а степень же вины, в свою очередь, - от видов умысла и неосторожности, их направленности. Рассмотрим данное соотношение, ответив последовательно на три вопроса: что такое вина, что такое сознание, как соотносится вменяемость и вина с личностью правонарушителя?

В 50-х гг. нынешнего столетия в дискуссии о сущности вины научный диалог уступил место упрекам сторонников оценочного понимания вины, которые они адресовали сторонникам психологического понимания, обвиняя их во во внемарксистской позиции. В результате в уголовном праве прочно утвердилось понимание вины исключительно как умысла и неосторожности. Более того, в современном УК Российской Федерации ст. 24 прямо отождествляет виновность с умыслом и неосторожностью: виновным в преступлении признается лицо, совершившее деяние умышленно или по неосторожности. Как представляется, такое утверждение - плод прочно утвердившегося заблуждения.

По существу, ответственность, - это бремя негативных последствий, которые общество возлагает на лицо, преступившее социальные нормы. При этом оно может возлагаться только на лицо, которое признается виновным. Следовательно, вина и ответственность - понятия однопорядковые, что не вызывает сомнения у исследователей. Но ведь вменяемость и ответственность тоже понятия однопорядковые, и это также сомнения не вызывает: “Советское уголовное право исходит из того, что лишь вменяемые могут быть признаны ответственными и только по отношению к ним возможно применение наказания”1. Таким образом, перед нами две посылки, которые принимаются в юридической литературе практически бесспорно, поэтому будем считать их истинными. Теперь применим правило умозаключения по аналогии, истинность которого выясняется путем сравнения:

вменяемость есть предпосылка ответственности и вина есть предпосылка ответственности. Следовательно, вменяемость и вина в отношении ответственности коррелируют между собой.

Вина и вменяемость в области уголовного права нацелены на один и тот же объект - ответственность. Иные рассуждения сводят на нет смысл этих понятий. Если же у вины и вменяемости один и тот же объект, значит, эти понятия равнозначны, ибо согласно правилу формальной логики о равнозначных понятиях у последних совпадают объемы, хотя и имеются различия в содержании. Применяя это правило логики, можно утверждать, что ответственность наступает только в отношении вменяемого и только виновного лица.

Как же тогда коррелируют между собой вменяемость и вина? Ответ на этот вопрос дает нам, помимо вышеприведенного логического правила, правило условного суждения: если субъект, совершивший преступление, вменяем, то он может быть виновным. И наоборот, если субъект невменяем, то он не может быть виновным. Следовательно, вменяемость есть предпосылка виновности. О.С. Иоффе писал, что “благодаря вине правонарушение становится уже не просто объективно неправомерным фактом, но и выражает в себе определенное отрицательное отношение правонарушителя к интересам социалистического общества или отдельного советского гражданина. В этом именно и заключается социальное содержание вины как условия ответственности по советскому праву”2. Важность данного определения в его ценностной ориентации. Автор вводит в понятие вины аксиологический момент, который применительно к вине лица оказывается связанным с его отрицательным отношением к общественнозначимым ценностям. Именно за это и наступает уголовная, да и любая другая ответственность.

1 Курс советского уголовного права. - Л., 1968. Т. 1. С. 369. 2 Ответственность по советскому гражданскому праву. - Л., 1955. С. 144.

В свое время Б.С. Утевский отстаивал оценочную теорию вины, за что и был подвергнут острой критике, но вовсе не потому, что она была логически или методологически ущербна, а потому, что имела самое широкое распространение в капиталистических государствах. Он считал, что “наряду с более узким пониманием вины как элемента состава преступления, как субъективной стороны преступления, то есть умысла или неосторожности, советское социалистическое уголовное право знает более широкое понимание вины - вины как. основания уголовной ответственности”1. Суд, по мнению Утевского, оценивает прежде всего тот факт, что правонарушитель преступил установленные запреты, а также почему он это сделал. Оценка данных обстоятельств свидетельствует о вине лица, о его неизвинительном (а в некоторых случаях все же извинительном) пренебрежении общественными интересами.

По существу, вывод Утевского и других авторов, его предшественников и последователей, подтверждает принятую в юридической литературе интерпретацию объекта преступления. Даже сторонники понимания вины как умысла или неосторожности признают, что преступление есть деяние, противоречащее норме права, которая стоит на страже отношений, соответствующих интересам народа. Пренебрежение преступника этими интересами нарушает нормальные общественно полезные связи, за что и наступает ответственность. Таким образом, вина правонарушителя как раз и заключается в нарушении социально полезных связей, господствующих в обществе. Ее задача заключается в том, чтобы обосновать отрицательную оценку государства по отношению к лицу, совершившему преступление, т.е. противопоставляющему свои интересы общественным.

1 Утевский Б.С. Вина в советском уголовном праве. - М., 1950. С. 59.

Ю.А. Демидов совершенно резонно замечает: “Итак, вина есть отрицательное отношение лица к наиболее важным ценностям социалистического общества, выраженное в общественно опасном деянии”(Демидов Ю.А. Социальная ценность и оценка в уголовном праве. - М., 1975. С. 112.). И в этом легко убедиться, если подвергнуть анализу, например, институт крайней необходимости. Предположим ситуацию: с частной стоянки пропала машина, причем следы незаконного завладения ею очевидны. Следователь возбуждает уголовное дело по факту в зависимости от версий - кража или угон. Вскоре обнаруживается человек, сознавшийся в том, что это он угнал машину. В дальнейшем выясняется, что сделал он это ради спасения тяжело раненного человека, поскольку иными способами помочь умирающему было невозможно.

Перед нами раскрывается такая картина. Возбужденное уголовное дело означает, что лицо, незаконно завладевшее чужой машиной, проигнорировало социально полезный запрет, вещающий библейским языком: “Не укради”. Однако вскоре выяснилось, что субъект вовсе не намеревался преступать общественные запреты, а напротив того, всемерно пытался соблюдать общественно полезные заповеди, одна из которых - “Помоги ближнему своему”. Отказ в возбуждении уголовного дела в такого рода ситуации означает признание социальной полезности действий субъекта, признание того обстоятельства, что субъект не игнорировал полезную общественную нормативность, а защищал и отстаивал своим поведением наиболее важные общественные ценности, несмотря на то что воспользовался чужой машиной умышленно. Именно так следует понимать пункт 1 ст. 5 УПК (прекращение уголовного дела за отсутствием события преступления).

В своей работе Демидов задает вопрос: “Можно ли связывать вину и ее социальное и правовое последствие - осуждение -только с субъективной стороны преступления?”, и отвечает: “Несомненно, роль субъективной стороны в определении вины нельзя преуменьшать”1. Однако субъективная сторона состава преступления, проявляемая в форме умысла и неосторожности, соотносится с виной как часть и целое. Умысел и неосторожность, есть лишь часть более широкого образования, под которым следует понимать вину как отрицательное отношение субъекта к общественным ценностям. Умысел и неосторожность, по мнению автора, представляют собой отражение в сознании субъекта объективных признаков совершаемого им деяния и характеризуют отношение к ним субъекта, т.е. субъективная сторона - это своеобразная модель объективной стороны состава в психике субъекта.

1 Демидов Ю.А. Указ. раб. С. 116.

То, что вина не может быть понятием абстрактным, а является свойством личности, позволило С.И. Тихенко утверждать, что она выражается в определенном деянии(Тихенко С.И. Невменяемость и вменяемость. - Киев. 1927. С. 90.). Проявленное в деянии свойство личности и вызывает отрицательную уголовно-правовую оценку, при которой, по мнению автора, данная реакция противоречит уголовно-правовым нормам, т.е. правилам уголовного права о должном поведении человека, в связи с чем в отношении такой личности надлежит принять более или менее определенную меру воздействия в целях специального и общего предупреждения дальнейших подобных деяний.

Понимание вины как свойства личности не отрицается и другими авторами1. Демидов, например, по этому поводу заявил:

“Вина есть проявление общественной опасности преступника в совершении преступления”2. В таком определении, несомненно, есть смысл: виновен может быть только человек, и от того, каким образом он себя проявляет, зависит признание его общественной опасности. От этого одновременно зависит и степень вины. Для того чтобы назначить справедливое наказание, суд должен выяснить не только факт виновности лица, т.е. факт игнорирования им социально полезных нормативов, но и степень игнорирования. Например, субъект совершил кражу продуктов, но лишь потому, что он и его семья голодали, и в данный момент кража была единственным выходом из создавшейся ситуации. Какова степень вины этого субъекта по сравнению со степенью вины другого, для которого воровать профессия и который, как и первый, действовал умышленно? Несомненно, что суд, констатировав факт пренебрежения общественными ценностями со стороны как первого, так и второго правонарушителя, учтет при назначении наказания степень этого пренебрежения в рамках единой вины - степень вины. Последняя, следовательно, зависит не только от умысла и неосторожности, но и от отрицательной направленности индивида, т.е. от его мотивации.

В связи с этим немецкие юристы различают преступную вину и вину преступника. Их рассуждения, собственно говоря, лежат в основе теоретических построений и российских криминалистов, хотя и в несколько завуалированном виде.

1 См. : Филановский И. Г. Социально-психологическое отношение субъекта к преступлению. - Л., 1970.

2 Демидов Ю.А. Указ. раб. С. 125.

В основу понимания вины немецкие юристы кладут философский принцип И. Канта: поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице другого так же, как к цели, и никогда не относился бы к нему как к средству. Исходя из этого императива вина понимается как противопоставление своего “Я хочу” общественно необходимому “Я должен”. Материальную сущность вины немецкие юристы видят в том, что “правонарушитель не проявил надлежащего упорства для того, чтобы использовать имеющиеся у него возможности противостоять преступному влечению или проигнорировал имеющиеся у него способности к сопротивлению”1. Это определение очерчивает контуры вины, которая понимается как подчинение своей воли преступному влечению, несмотря на знание правонарушителем осуждаемой несправедливости, заключенной в его поведении.

Цитируемые авторы исходят из детерминистического понимания свободы выбора поведенческого решения, полагая, вслед за Шопенгауэром, что на выбор варианта поведения может влиять фатальным образом доминирующее побуждение. Учитывая это, они рассуждают о степени вины следующим образом: “Существование уменьшенной вменяемости означает уменьшенную вину. В пользу правонарушителя учитывается то обстоятельство, что он посредством напряжения своих интеллектуально-нравственных сил пытается компенсировать свою пониженную способность осознавать и увеличенную неустойчивость побуждений. Если он уступил преступному импульсу, то это означает, что его способность сопротивления фатальному побуждению понижена по сравнению с нормальным человеком. Этот недостаток возможности и обосновывает снижение упречности и в соответствии с этим - уменьшение степени вины”2.

Австрийские ученые солидаризуются с мнением немецких правоведов в отношении вины. Провозглашая уголовное право правом вины, они пишут, что не особенности правонарушителя, а его действия и содержащаяся в них вина являются основанием наказуемости. Личностные особенности влияют на размер наказания. Развивая эти положения, они понимают вину как элемент преступного деяния (вина преступления) и вину преступника, считая что вина в совершенном преступлении зависит от типа состава преступления3 . Это означает, что правонарушитель будет отвечать только за то деяние, которое он совершил; упрек со стороны общества будет обращен только в отношении действий, нарушивших конкретно определенный в уголовном кодексе запрет, что полностью соответствует принципу субъективного вменения, принятому в российском уголовном праве.

1 Maurach R., ZipfH. Op. cit. S. 457.

2 Ibidem. S. 474.

3 Dokumentation zum Strafgesetzbuch. Op. cit. S. 55.

По мнению австрийских правоведов, вина преступления не обременяет правонарушителя, но охраняет его от избытка наказания, соразмерность которого зависит от принятия во внимание личностных особенностей правонарушителя. Вина преступника (личность, характер, потребности) в рамках вины преступления является отягчающим обстоятельством, если мы осуждаем правонарушителя не за мгновенно возникшую мотивацию, а за недостаток его внутренних ценностных ориентации. В этом смысле вина содержит объективные социальные гарантии для субъективного бессилия”1 И далее следует резюме: “Не самость правонарушителя, а его деяние и заключающаяся в нем вина являются важными для соразмерности наказания”2.

Сходный подход имеет место в теории и законодательстве России, что может объясняться исторической близостью российской и германской школ уголовного права. Так, ст. 5 УК Российской Федерации провозглашает принцип вины как элемента преступного деяния, а ст. 60 учитывает также и конкретно вину преступника. Что же касается понимания вины, то и ныне действующий УК, и различного рода проекты уголовного законодательства заключают в себе противоречие, которое можно объяснить, пожалуй, лишь глубоко укоренившимся так называемым психологическим пониманием вины.

Статья 24 УК предлагает понимать вину лишь как умысел и неосторожность. Вместе с тем ст. 2, содержание которой было неизменно во всех проектах, устанавливает в качестве задачи кодекса охрану всего того, что касается интересов общества и личности. А поскольку такая задача поставлена, то, следовательно, пренебрежение теми благами, которые охраняются уголовным законом, наказуемо. Слово “охрана”, предполагающее расплату за посягательство, не дает в этом усомниться. Отсюда естественный вывод - пренебрежение теми благами, которые уголовный кодекс имеет задачу охранять, и есть вина, влекущая наказание. Значит, вина - это не умысел или неосторожность, а противопоставление “Я хочу” социально полезному “Я должен” в случае, если была возможность избрать второй вариант поведения. Если же такая возможность была затруднена, тогда можно говорить об уменьшенной вине. Это вовсе не означает уменьшенный умысел или уменьшенную неосторожность. Таких юридических образований быть не может.

1Moos R. Op. cit. S. 58. 2 Ibidem. S. 59.

Законодатель, вкладывая в содержание умысла необходимость осознания общественной опасности деяния, вовсе не склонен различать степень такого осознания. Если субъект был в состоянии осознавать социальный негативизм своего поведения, то, следовательно, он действовал либо умышленно, либо небрежно, поскольку легкомыслие также предполагает осознание субъектом общественной опасности деяния (предвидеть не осознавая невозможно). Никаких оттенков и степеней здесь быть не может. Поэтому даже такие преступные деяния, как аффектированные, в которых, как известно, доминирующий импульс в определенной мере затмевает сознание, считаются умышленными, хотя степень осознания в этом случае несравненно меньше, чем в случае заранее подготавливаемого преступления.

Умысел может быть заранее обдуманным, внезапно возникшим, альтернативным и каким угодно еще. Но все же это будет умысел, и содержание его будет во всех случаях неизменно: сознавал, предвидел, желал. Это четко фиксированная юридическая дефиниция не знает и не может знать оттенков. Отсюда очевидно, что уменьшенного умысла быть не может. Но зато может быть (как следует из предыдущего изложения) уменьшенная возможность осознания значимости своего поведения в случае, например, психических аномалий. И такая возможность должна быть законодателем учтена, поскольку она уменьшает провинность субъекта по сравнению со злоумышленником без психических аномалий.

Что такое сознание? По мнению В. В. Налимова, “сознание представляется нам скорее всего как некий механизм - процесс, оперирующий смыслами”1. Как тут не вспомнить высказывание Франкла: “То, за что ответственен человек, - это осуществление смысла и реализация ценностей”2. Но ведь смысл любого поведенческого акта есть удовлетворение потребности, которая сама представляет собой удовольствие. Реализация этого смысла и позволяет ставить вопрос об ответственности.

В этой связи необходимо сослаться на существующее в психологии определение сознания как формы отражения личностью действительности и на соотнесение его с близким, но не идентичным понятием - осознание. Психологи считают, что сознание предполагает обусловленное его социальной природой осознание отражаемых человеческим мозгом процессов действительности3. Однако если это отражение, то соответственно и образующийся в результате смысл, толкающий на поступок, может быть извращен вследствие ограниченной возможности сознания. Ведь сознание включает в себя не только отражение объектов реальности, но и осознание, выражаясь языком философов, самости: “Сознание означает не только осознание внешних объектов, но и осознание себя и своей психической деятельности ...

1. Налимов В.В. Спонтанность сознания. - М., 1989. С. 224.

2 Франкл В. Человек в поисках смысла. - М., 1990. С. 115.

3 Жуков Н.И. Проблема сознания. - Минск, 1987. С. 68.

Сознание личности немыслимо без самосознания”1. Сознание, таким образом, представляет собой знание внешних и внутренних объектов, что подтверждает анализ составляющих афферентного синтеза: без информации о состоянии организма поведенческая реакция невозможна.

Сознает прежде всего тот, кто знает. Что же субъект должен знать? В юридической литературе есть указания и на это: “Сознание как признак волевого поведения предполагает прежде всего сознание социального значения и смысла совершаемых действий”2. О чем же говорят слова “сознание социального значения совершаемого”? О том, что деяние является опасным для общественного формирования и запрещено нормами права. Постулат “незнание закона не освобождает от уголовной ответственности” ориентирован на то, что каждый субъект знает закон и, преступая его, может нести за это ответственность. В противном случае могут быть оправданы любые репрессии и порочная практика так называемых законов “не для печати”.

Помимо осознания общественной вредности и противоправности своего поведения, субъект осознает и свои внутренние физиологические возможности. Однако осознание всего этого может быть ограничено в результате психических аномалий, и тогда можно говорить об уменьшенной вине, поскольку вменяемость также определяется через сознание, а последнее включает все те компоненты, которые характерны для форм субъективной стороны. Таким образом, речь идет не об уменьшенном умысле или неосторожности, а об уменьшенной возможности осознания компонентов, о которых говорилось выше, под влиянием аномальных доминант. Такое понимание сознания (а иного психология пока еще не выработала) окончательно сближает формы вины и вменяемость.

В связи с вышеизложенным представляется спорным определение умысла, предлагаемого в действующем УК и различных проектах. Российские юристы пытаются воплотить эти сомнения в конкретные предложения. Например, М.И. Еникеев считает, что следует дать такое определение: “Умысел - форма вины, характеризующаяся преступными целями, способами и результатами деяния”3. В этом определении акцент сделан на стремлении правонарушителя к достижении цели. В зависимости от силы стремления может быть разграничена и степень виновности.

1 Чаиченко Г.М., Харченко П.Д. Указ. раб. С. 266.

2 Коржанский Н.И. Очерки теории уголовного права. - Волгоград, 1992. С. 57.

3 Еникеев М.И. Психолого-юридическая сущность вины и вменяемости // Советское государство и право. 1989, № 12. С. 79.

А.А. Тер-Акопов, выражая неудовлетворение существующими формулировками умысла, пишет: “...преступление будет умышленным, если лицо, его совершившее, сознавало общественно опасный характер деяния, предвидело общественно опасные его последствия, добивалось либо сознательно допускало их наступление. Добиваться - значит подчинить поведение конечному результату, что в наибольшей степени согласуется с категорией цели и отражает повышенную активность умысла”1. Здесь также подчеркивается стремление правонарушителя к достижению цели и активный характер “оперирования смыслами”.

И в первом, и во втором предложении отсутствуют указания на желание (так называемый волевой момент умысла), что вполне оправданно с точки зрения психологии. П.С. Симонов писал:

“...воля представляет собой специфическую потребность и, следовательно, не может рассматриваться в качестве одной из форм отражения действительности. Другое дело, что сама воля, подобно остальным потребностям, получает “отражение” в голове, осознается”2. Надо сказать, что в уголовном праве обнаруживается избыточность в описании умысла: субъект сознает общественную опасность своего поведения, сознает свою потребность в виде желания, которое им владеет, направляя все его поступки, и желает действовать. Зачем, спрашивается, законодателю понадобилась такая тавтология?

Что касается предвидения, то оно также невозможно без сознания. Интересен в связи с этим опыт австрийского законодательства. В УК Австрии есть § 5, называемый “Умысел” и состоящий из трех частей. В части 1 дается общее определение умысла: “Умышленно действует тот, кто хочет осуществить обстоятельства дела, соответствующие описанной в законе картине деяния; достаточно также, чтобы правонарушитель считал такое осуществление возможным и этим довольствовался”. В австрийской доктрине первая часть определения умысла рассматривается как прямой умысел, а вторая - как косвенный.

1 Тер-Акопов А.А. О правовых аспектах психической активности и психологической безопасности человека // Государство и право, 1993, №4. С. 91.

2 Симонов П.В. Потребность как фактор отражательной деятельности мозга / Философские проблемы биологии. - М., 1973. С. 235.

Части 2 и 3 определяют формы умысла. В части 2 речь идет о такой его форме, как преднамеренность: “Правонарушитель действует преднамеренно, если для него важно осуществить фактические обстоятельства или добиться успеха, в отношении которых закон предусматривает преднамеренные действия”. Комментируя это положение закона, австрийские юристы пишут: “Преднамеренно действует тот, кто с помощью своих действий преследует цель осуществления несправедливости, соответствующей составу преступления. Он ставит достижение несправедливости в качестве цели, которая может быть средством для осуществления другого успеха, к которому правонарушитель стремиться. Так, убийца для того чтобы получить наследство, вначале ставит перед собой цель убийства наследодателя”1. Австрийские юристы отмечают также, что преднамеренность есть наиболее тяжкая форма умысла.

Часть 3 предусматривает такую форму умышленной вины, как осознанность: “Правонарушитель действует осознанно, если он считает осуществление обстоятельств дела или достижение успеха, в отношении которых закон устанавливает осознанность, не как голую возможность, но уверен в их осуществлении”. Это установление комментируется следующим образом: “Для правонарушителя, который действует осознанно, не имеет значение осуществление несправедливости, соответствующей составу преступления. Он действует ради другой, в правовом отношении, может быть, благой цели. Но он со всей определенностью учитывает наличие противозаконных обстоятельств или то обстоятельство, что он эту противозаконность осуществит. Он принимает это не только как возможное, но и как непременное. С этой уверенностью он и принимает решение действовать”2. Мы видим, таким образом, отчетливое стремление отграничить “просто осознанность” от преднамеренности, которая предполагает, что правонарушитель направляет всю свою энергию на осуществление преступного замысла.

Уголовное право Германии различает такие же формы умысла, как и австрийский уголовный закон, лишь в теории, а в законе умысел определен через ошибку в обстоятельствах деяния (§16 УК): “Кто при совершении деяния не знал обстоятельства, которое относится к законодательно определенному составу преступления, действует неумышленно”.

И, наконец, рассмотрим отношение вменяемости и вины к личности правонарушителя. Вменяемость носит личностный характер, привязана к конкретной личности; Это же можно сказать и о вине. Виноватым может быть лишь кто-то. Следовательно, и в этом отношении вменяемость и вина находят точки соприкосновения.

' Dokumentation zum Stialgesetzbuch. Op. cit. S.59.

2 Ibidem.

Разумеется, правы Ю.М. Антонян и С.В. Бородин, утверждая, что вменяемость - это признак субъекта, а вина - признак субъективной стороны преступления. Но разве это не означает, что одно не может быть предпосылкой другого? Если субъект не осознавал значение своего поведения, то, следовательно, он не может быть виновным, поскольку таковым может быть только тот, кто сознавал. Значит, предпосылкой вины является вменяемость, точно так же как предпосылкой уменьшенной вины является “уменьшенная вменяемость”.

Известный российский юрист Н. Полетаев утверждал, что основанием вменения в законодательстве является сознание. “Путь, проходимый волею, освещается разумом”1 Сознание, однако, присуще равным образом как вменяемости, так и виновности, причем его составляющие и в том, и другом случае одинаковы. Но это вовсе не означает их полной аналогии. Вменяемый субъект, т.е такой, который не страдает никакими отклонениями, может быть как виновным, так и невиновным. Но если он невменяем, тогда в любом случае он будет признан невиновным. Таким образом, вменяемость является предпосылкой как вины, так и ответственности. Аномалии же являются основанием для уменьшенной вины, понимаемой как пренебрежение субъектом общественно значимыми ценностями.

Контрольные вопросы

1. Как в юридической литературе связываются понятия вменяемости и ответственности и почему проблема уменьшенной вменяемости и вины трактуется неоднозначно?

2. Почему правомерно утверждение, что ответственность наступает только в отношении вменяемого и только виновного лица?

3. Как в УК РФ определяются понятие вины, ее формы и виды ответственности?

4. Как в уголовном законодательстве разных стран трактуются понятия умысла и осознания субъектом противоправности своих деяний?

5. Почему можно говорить о том, что вменяемость или невменяемость как признаки субъекта преступления являются предпосылками соответственно виновности и невиновности?

1 Полетаев Н. Об основаниях вменения по началам положительной философии. - С.-Пб, 1809. С. 413