ЛИЦО НА ФОТОГРАФИИ
На одном из верхних этажей нового Дворца правосудия я нашел номер
комнаты, которую искал, и открыл дверь. Миловидная девушка взглянула на
меня, оторвавшись от пишущей машинки, и спросила с улыбкой: "Профессор
Вейган?". Вопрос был задан только для проформы, - она узнала меня с
первого взгляда, - и я, улыбнувшись в ответ, кивнул головой, пожалев, что
на мне сейчас профессорское одеяние, а не костюм, более подходящий для
развлечений в Сан-Франциско. Девушка сказала: "Инспектор Айрин говорит по
телефону; подождите его, пожалуйста", и я сел, улыбаясь снисходительно,
как и подобает профессору.
Мне всегда мешает - несмотря на худощавое, задумчивое лицо научного
работника - то, что я несколько моложав для моей должности профессора
физики в крупном университете. К счастью, я уже с девятнадцати лет
приобрел преждевременную седую прядку в шевелюре, а в университетском
городке я обычно ношу эти ужасающие, оттопыренные мешками на коленях
шерстяные брюки, которые, как принято считать, полагается носить
профессорам (хотя большинство из них предпочитает этого не делать). Эта
одежда, а также круглые, типично профессорские очки в металлической
оправе, в которых я, в сущности, не нуждаюсь, и заботливый подбор
чудовищных галстуков с дикими сочетаниями ярко-оранжевого,
обезьянье-голубого и ядовито-зеленого цветов - дополняли мой образ, мой
"имидж". Это популярное ныне словцо в данном случае означает, что если вы
хотите стать настоящим профессором, вам надо полностью отказаться от
внешнего сходства со студентами.
Я окинул взглядом небольшую приемную: желтые оштукатуренные стены,
большой календарь, ящики с картотекой, письменный столик, пишущая машинка
и девушка. Я следил за ней исподлобья, - на манер, который я перенял у
своих наиболее взрослых студенток, - изобразив отеческую улыбку на случай,
если она поднимет голову и поймает мой взгляд. Впрочем, я хотел только
одного: вынуть письмо инспектора и перечитать его еще раз в надежде
понять, наконец, что ему от меня нужно. Но я испытываю трепет перед
полицией - я чувствую себя виновным, даже когда спрашиваю у полисмена
дорогу, - и подумал, что если буду перечитывать письмо именно сейчас, то
выдам свою нервозность, и мисс Конфетка незаметно даст знать об этом
инспектору.
В сущности, я помнил письмо наизусть. Это было адресованное в
университетский городок официальное вежливое приглашение в три строчки -
явиться для встречи с инспектором Мартином О.Айрином: если Вас не
затруднит, когда Вам будет удобно, не будете ли Вы так любезны,
пожалуйста, сэр. Я сидел, размышляя, что бы он предпринял, если бы я в
таком же учтивом стиле отказался; но тут зажужжал зуммер, девушка
улыбнулась и сказала: "Заходите, профессор". Я поднялся, нервно глотая
слюну, открыл дверь и вошел в кабинет инспектора.
Он встал из-за стола медленно и неохотно, словно колебался: не лучше
ли тут же отправить меня за решетку? Протянув руку и глядя на меня
подозрительно и без улыбки, он процедил: "Очень любезно с вашей стороны,
что вы пришли". Я сел у его стола, представив, что ожидало бы меня,
откажись я от приглашения инспектора. Он просто-напросто пришел бы в мою
классную комнату, защелкнул бы на мне наручники и приволок меня сюда.
Я вовсе не хочу этим сказать, что у инспектора Айрина было
отталкивающее или вообще чем-либо характерное лицо; оно было вполне
заурядным. Так же заурядны были его темные волосы и строгий серый костюм.
Он был чуть моложе средних лет, несколько выше и крупнее меня, и по его
глазам видно было, что во всей вселенной его ничто не интересует, кроме
службы. У меня сложилось твердое убеждение, что помимо уголовной хроники,
он ничего не читает, даже газетные заголовки; что он умен, проницателен,
вспыльчив и начисто лишен чувства юмора, что он ни с нем не знаком, разве
что с другими полицейскими, которые ему также безразличны. Это был ничем
не примечательный и все же странный человек; и я знал, что моя улыбка была
вымученной.
Айрин сразу же приступил к делу; чувствовалась, что он больше привык
арестовывать людей, чем общаться с ними. Он сказал:
- Мы не можем найти несколько личностей, и я подумал, не окажете ли
вы нам помощь?
Я изобразил вежливое удивление, но он этого не заметил.
- Один из них работал швейцаром в ресторане Хэринга; вы знаете это
заведение, ходите туда много лет. В конце трехдневного уик-энда он исчез с
их полной выручкой - около пяти тысяч долларов. И оставил записку, где
написал, что любит ресторан Хэринга и с удовольствием там работал, но
десять лет ему недоплачивали жалованье, и теперь он считает, что они
квиты. У этого парня своеобразное чувство юмора. - Айрин откинулся в своем
вертящемся кресле и бросил на меня хмурый взгляд. - Мы не можем его найти.
Вот уже год, как он смылся, а мы все еще не напали на след.
Я решил, что он ждет от меня ответа, и выпалил первое, что пришло в
голову:
- Возможно, он уехал в другой город и сменил фамилию?
Айрин посмотрел на меня удивленно, словно я сморозил еще большую
глупость, чем он мог от меня ожидать.
- Это ему не поможет, - сказал он раздраженно.
Мне надоело чувствовать себя запуганным, и я храбро спросил:
- А почему бы и нет?
- Люди воруют не для того, чтобы спрятать добычу навсегда; они крадут
деньги, чтобы их тратить. Сейчас он уже истратил эти деньги, думает, что о
нем забыли, и снова нашел где-нибудь работу в качестве швейцара. -
Наверно, на лице у меня отразилось сомнение, потому что Айрин продолжал: -
Разумеется, швейцара; он не сменит профессию. Это все, что он знает, все,
что умеет. Помните Джона Кэррэдайна, киноактера? Я видел его когда-то на
экране. У него было лицо длиной в целый фут, один сплошной подбородок и
челюсть; так вот, они очень похожи.
Айрин повернулся к картотеке, открыл ящик, вытащил пачку глянцевых
листов и протянул их мне. Это были полицейские объявления о розыске
преступника, и если человек на фотографии не слишком походил на
киноактера, то во всяком случае у него было такое же запоминающееся лицо с
лошадиной челюстью.
- Он мог уехать и мог сменить имя, - отчеканил Айрин, - но он никогда
не сможет изменить это лицо. Где бы он ни скрывался, мы должны были найти
его еще несколько месяцев назад: эти объявления были разосланы повсюду.
Я пожал плечами, и Айрин снова повернулся к картотеке. Он вынул
оттуда и протянул мне большую старомодную фотографию, наклеенную на
плотный серый картон. Это был групповой снимок, какой сейчас редко можно
увидеть, - все служащие мелкого заведения выстроились в ряд перед его
фасадом. Дюжина усатых мужчин и женщин в длинном платье улыбались и
щурились на солнце, стоя перед небольшим зданием, которое я сразу же
узнал: это был ресторан Хэринга, и он не очень отличался от нынешнего.
- Я обнаружил это на стене в конторе ресторана; не думаю, чтобы
кто-нибудь когда-нибудь за все годы хоть раз взглянул на эту фотографию.
Крупный мужчина в центре - первый хозяин ресторана, основавший его в 1885
году, когда и был сделан снимок. Остальных никто не знает. Но посмотрите
внимательней на лица.
Я послушался и сразу понял, что он имел в виду: одна из физиономий на
снимке как две капли воды была похожа на ту, в объявлении о розыске. Такое
же поразительно вытянутое лицо, такой же лошадиный подбородок.
Я взглянул на Айрина.
- Кто это? Его отец? Дедушка?
- Возможно, - ответил он нехотя. - Конечно, это не исключено. Но не
слишком ли он смахивает на того парня, за которым мы охотимся? И
посмотрите, как он ухмыляется! Словно специально устроился снова на работу
в ресторан Хэринга в 1885 году и теперь оттуда, из прошлого, насмехается
надо мной!
- Инспектор, - сказал я, - то, что вы рассказали - необычайно
интересно и даже захватывающе. Поверьте, вы полностью завладели моим
вниманием, и я ничуть не тороплюсь. Но я не совсем понимаю...
- Вы ведь профессор, не так ли? А профессора - народ сообразительный,
верно? Я ищу помощи всюду, где могу ее найти. У нас накопилось с полдюжины
нераскрытых дел вроде этого - люди, которых мы безусловно должны были
поймать, и притом без труда! Вот еще один - Вильям Спэнглер Гризон.
Слышали когда-нибудь это имя?
- Еще бы! Кто же не слышал о нем в Сан-Франциско?
- Это точно, его хорошо знали в обществе. Но известно ли вам, что у
него за душой не было ни цента собственных денег?
Я пожал плечами.
- Откуда мне знать? Я был уверен, что он богат.
- Богата его жена. Полагаю, из-за этот он и женился на ней, хотя люди
болтают, что она сама за ним гонялась. Я беседовал с ней: женщина со
скверным характером. Он молод, красив и обаятелен, но, по слухам, очень
ленив; вот почему он на ней и женился.
- Я встречал ею имя в газетных столбцах - в театральной хронике.
Кажется, он имел какое-то отношение к театру?
- Всю жизнь он питал страсть к сцене, пытался стать актером. Когда
они поженились, она дала ему денег, чтобы он мог ездить играть в Нью-Йорк;
это сделало его на некоторое время счастливым, он летал на восточное
побережье для репетиций и загородных пробных спектаклей. Там он ухаживал
за молоденькими смазливыми актрисами. Жена наказала его, как маленького
ребенка. Притащила обратно сюда, и с той поры - ни цента на театр. Тогда
он сбежал, прихватив с собой 170 тысяч ее долларов, и с тех пор о нем - ни
слуху ни духу. И это - противоестественно, потому что он не может -
понимаете, не может! - быть вдали от театра. Он давно уже должен был
объявиться в Нью-Йорке - под чужим именем, в парике, с усами и прочей
ерундой. Мы должны были поймать его несколько месяцев назад, но не
поймали; он тоже словно канул в воду. - Айрин встал с кресла. - Надеюсь,
вы говорили всерьез, что не торопитесь, потому что...
- В общем, конечно...
- Потому что у меня назначена встреча для нас обоих. На Пауэлл-стрит,
возле Эмбаркадеро. Пойдемте.
Инспектор вышел из-за стола, взяв лежавший на краю большой конверт. Я
заметил, что конверт был с обратным адресом нью-йоркского полицейского
управления и адресован Айрину. Он направился к дверям, не оглядываясь,
словно не сомневался, что я последую за ним. Внизу возле дома, он сказал:
- Мы можем взять такси - вместе с вами я смогу за него отчитаться.
Когда я езжу один, то пользуюсь фуникулером.
- В такой чудесный день, как сегодня, брать такси вместо трамвая -
такое же безумие, как идти работать в полицию.
- Ну что ж, мистер турист! - сказал Айрин, и мы пошли в полном
молчании. Трамвай как раз делал круг, и мы заняли наружные места. Стоял
типичный день позднего сан-францисского лета, полный солнца и голубого
неба; но Айрин мог с таким же успехом ехать в нью-йоркской подземке.
- Так где, по-вашему, находится сейчас Вильям Спэнглер Гризон? -
спросил он, уплатив за проезд. - Я запросил нью-йоркскую полицию, и они
разыскали его для меня за несколько часов - в городском историческом
музее. - Айрин открыл конверт, вынул оттуда пачку подколотых листов серой
бумаги и протянул мне верхний лист. Это была фотокопия театральной афиши в
старомодном стиле, длинной и узкой. - Слыхали когда-нибудь о такой пьесе?
- спросил он, читая через мое плечо.
Афиша гласила: "Сегодня и всю неделю! Семь гала-представлений!" А
ниже крупным шрифтом "ЗДРАВСТВУЙТЕ, Я ВАШ ДЯДЮШКА!"
- Ну, кто же ее не знает! - ответил я. - Шекспир, не так ли?
Мы проезжали Юнион-сквер и отель святого Франциска.
- Приберегите свои шуточки для ваших студентов. Прочтите лучше список
действующих лиц.
Я прочел длинный перечень имен; в те давние времена на сцене бывало
не меньше народу, чем в зрительном зале. В конце стояло: "В уличной
толпе", а дальше - добрый десяток исполнителей, и среди них - Вильям
Спэнглер Гризон.
- Этот спектакль шел в 1906 году, - сказал Айрин. - А вот другой -
зимнего сезона 1901 года.
Он сунул мне вторую фотокопию, ткнув пальцем в самый конец списка
действующих лиц. Я прочел: "Зрители на Больших скачках"; мельчайшим
шрифтом шла целая куча имен, третьим из которых стояло: Вильям Спэнглер
Гризон.
- У меня имеются фотокопии еще двух театральных афиш, - сказал Айрин,
- одна от 1902 года, другая - от 1904, и всюду он среди исполнителей.
Трамвай остановился, мы вышли из вагона и направились дальше по
Пауэлл-стрит. Возвращая фотокопию, я предположил:
- Это его дедушка. Может быть, свою страсть к сцене Гризон
унаследовал от него?
- Не слишком ли много дедушек вы обнаружили сегодня, профессор? -
Айрин вкладывал снимки обратно в конверт.
- А что обнаружили вы, инспектор?
- Сейчас я вам покажу, - ответил он, и мы продолжали путь молча.
Впереди виднелся залив, очень красивый в Солнечном освещении, но
Айрин даже не смотрел в ту сторону. Мы подошли к невысокому зданию с
табличкой на дверях: "Студия 17: коммерческое телевидение". Мы вошли
внутрь, миновали пустую контору, затем громадную комнату с бетонированным
полом, на котором плотник мастерил переднюю стену маленького коттеджа.
Пройдя помещение, - инспектор явно уже был здесь ранее, - он толкнул
двойную дверь, и мы очутились в крохотном кинозале. Я увидел белый экран,
дюжину кресел и проекционную будку. Голос из будки спросил:
- Инспектор?
- Да. Вы готовы?
- Сейчас, только вставлю пленку.
- Хорошо.
Айрин показал мне на кресло и уселся рядом. Тоном доверительной
беседы он начал:
- В этом городе жил чудак и оригинал по имени Том Вилей - фанатик
спорта, настоящий маньяк. Он посещал все боксерские схватки, все
спортивные игры и соревнования, все автогонки и дерби, и все они вызывали
у него одно лишь недовольство. Мы его знали, потому что он то и дело
бросал свою жену. Она ненавидела спорт, придиралась к мужу, а нам
приходилось ловить и возвращать его, когда она подавала жалобы на беглеца,
не желающего содержать семью. К счастью, он никогда не удирал далеко. Но
даже когда мы его ловили, все, что он говорил в свое оправдание, - это что
спорт умирает, публике на это наплевать и самим спортсменам тоже, и что он
мечтает вернуться в те славные и далекие времена, когда спорт был поистине
велик. Улавливаете мою мысль?..
Я кивнул. Кинозал погрузился во тьму, и над нашими головами зажегся
яркий луч света. На экране замелькали кадры старого кинофильма. Он был
немым, и было странно следить за движущимися фигурами, слыша лишь жужжание
проектора. На экране показался Янки-стадион - сначала его общий вид, затем
я увидел человека с битой в руках. Камера приблизилась к нему, и я узнал
знаменитого бейсболиста Бэйба Рута. Он изготовился, ударил битой по мячу и
побежал, радостно смеясь. На экране возникла надпись: "Бэйб снова совершил
это!" - и дальше говорилось, что это его пятьдесят первый успех в сезоне
1927 года.
Лента кончилась, на экране замелькали какие-то бессмысленные цифры и
перфорация, а Айрин сказал:
- Голливудская киностудия устроила этот просмотр для меня, бесплатно.
Они иногда снимают здесь свои телевизионные фильмы про полицейских и
гангстеров, так что им выгодно сотрудничать с нами.
Неожиданно на экране появился Джек Демпси, он сидел на табуретке в
углу ринга, над ним хлопотал секундант. Пленка была плохой: ринг находился
на открытом воздухе, солнце мешало съемкам. И все же это был великий
Демпси собственной персоной, во всей своей красе. Покружив по рингу,
камера показала ряды зрителей в соломенных шляпах с плоским верхом, в
жестких воротничках; одни засунули за шею носовые платки, другие вытирали
пот с лица. Затем, в странной тишине, Демпси вскочил, низко пригибаясь,
пошел к центру ринга и стал боксировать с противником. Внезапно лента
оборвалась.
- Я потратил шесть часов на просмотр всех этих фильмов и отобрал три.
Сейчас будет последний.
На экране возникла зеленая лужайка для игры в гольф; тут и там у
кромки стояли зрители. Спортсмен, улыбаясь, примеривался клюшкой к мячу;
на нем были короткие широкие штаны до колен, волосы разделены посередине
пробором и зачесаны назад. Это был Бобби Джонс, один из сильнейших игроков
в гольф во всем мире, в зените своей славы в 1920 году. Он ударил клюшкой
по мячу, мяч завертелся и упал в лунку. Джонс поспешил за ним, а толпа
зрителей кинулась на травяное поле за своим любимцем - все, кроме одного.
Ухмыляясь, этот зритель пошел вперед, прямо на кинокамеру, остановился,
помахал шляпой в знак приветствия и отвесил поясной поклон. Лента
кончилась, в зале зажегся свет. Айрин повернулся ко мне лицом.
- Это был Вилей, - отчеканил он, - и бесполезно уверять меня, что это
его дедушка. Вилей даже не родился, когда Бобби Джонс выиграл чемпионат по
гольфу, а все же это был, абсолютно точно и бесспорно, Том Вилей - фанатик
спорта, исчезнувший из Сан-Франциско полгода назад. - Айрин умолк в
ожидании ответа, но я молчал; что я мог возразить? Полицейский продолжал:
- Он же сидел на стадионе, когда Рут делал перебежку. И я подозреваю, хоть
и не полностью уверен, что это он корчил гримасы вместе с другими
зрителями возле ринга, когда Демпси вел бой.
Проекционная будка открылась, киномеханик вышел со словами: "На
сегодня все, инспектор?", и Айрин ответил: "Да". Механик взглянул на меня,
бросил: "Привет, профессор!" - и ушел.
Айрин кивнул:
- Да, профессор, он вас помнит. Он помнит вас. На прошлой неделе он
крутил для меня эти ленты, и когда мы смотрели фильм про Бобби Джонса,
механик заметил, что уже демонстрировал его кому-то несколькими днями
раньше. Я спросил: кому же? И он ответил: профессору из университета по
фамилии Вейган. Профессор, только мы с вами, два человека во всем мире,
заинтересованы в этом маленьком обрывке кинофильма. Поэтому я занялся
вами; я выяснил, что вы - профессор физики, блестящий ученый с
незапятнанной репутацией, но это мне ни о чем не говорит. Вы не
зарегистрированы в уголовной полиции, во всяком случае у нас; но это
ничего не значит: большинство людей не зарегистрированы как уголовники,
хотя по меньшей мере половина из них этого заслуживают. Тогда я обратился
к газетам и обнаружил в архиве "Кроникл" подборку вырезок, посвященных
вам. - Айрин поднялся. - Пойдемте отсюда.
Выйдя наружу, мы свернули к заливу, прошли до конца улицы и вышли на
деревянную пристань. Мимо проплывал большой танкер, но Айрин даже не
взглянул на него. Он сел на сваю, указав мне на другую, рядом с ним, и
вынул из нагрудного кармана газетную вырезку.
- Здесь сказано, что вы выступали перед Американо-канадским обществом
физиков в июне 1961 года в отеле "Фэйрмонт".
- Разве это преступление?
- Возможно. Я не слышал вашего доклада. Он назывался "О некоторых
физических аспектах времени" - так написано в заметке. Но я не утверждаю,
что понял остальное.
- Это был специальный научный доклад.
- И все же я уловил главную мысль: вы заявили, что существует
реальная возможность отправить человека в прошлое.
Я улыбнулся.
- Многие люди думали так же, включая Эйнштейна. Это широко
распространенная теория. Но только теория, инспектор!
- Тогда поговорим кое о чем более практическом, чем теория. Мне
удалось выяснить, что более года назад Сан-Франциско стал очень бойким
рынком сбыта старинных денег. Все торговцы старыми монетами и банкнотами
приобрели новых заказчиков. Люди странные и эксцентричные, они не называли
себя, их не волновало, в каком состоянии находятся старинные деньги. И чем
более подержанными, грязными и измятыми - а значит, и дешевыми - были
банкноты, тем больше их это устраивало. У одного из клиентов, примерно год
назад, было необычайно длинное худое лицо. Он скупал монеты и банкноты
любого вида и достоинства, лишь бы они были выпущены не позже 1885 года.
Другой клиент, молодой, привлекательный и обходительный, скупал деньги,
выпущенные не позже начала 1900-х годов. И так далее. Вы догадываетесь,
почему я привел вас сюда?
- Нет.
Он показал на пустынную пристань.
- Потому что здесь никого нет. Мы тут одни, без свидетелей. А теперь
расскажите мне, профессор, - я ведь не смогу использовать ваши слова как
доказательство вины, - каким образом, черт побери, вы это делали? Мне
кажется, вы жаждете с кем-нибудь поделиться. Так почему бы не со мной?
Как ни странно, он был прав: я действительно мечтал рассказать обо
всем кому-нибудь! Поспешно, чтобы не передумать, я начал:
- Я использую маленький черный ящичек с кнопками. Медными кнопками.
Но вы же не физик - как я смогу вам объяснить? Скажу лишь одно: человека
действительно можно отправить в прошлое. Это намного легче, чем
предполагал любой теоретик. Я фиксирую черный ящик, точно фотокамеру, на
объекте. Затем включаю специальное устройство и выпускаю наружу очень
точно направленный луч - поток электронов. С этот момента человек - как бы
это лучше выразиться? - словно плывет по течению, сам по себе, он
фактически свободен от времени, которое движется вперед без него. Я
высчитал, что прошлое нагоняет его со скоростью двадцать три года и пять с
половиной месяцев за каждую секунду того времени, пока включен поток.
Пользуясь секундомером, я посылаю человека в любой период прошлого, куда
он пожелает, с точностью плюс-минус три недели. Все они пытались так или
иначе сообщить мне, что прибыли благополучно. Вилей обещал разбиться в
лепешку, но попасть в кадры кинохроники, когда Джонс выиграет открытый
чемпионат по гольфу. На прошлой неделе я посмотрел эту хронику и убедился,
что он сдержал слово.
Инспектор кивнул.
- Хорошо, а теперь скажите: _з_а_ч_е_м_ вы это делали? Они
преступники, вы это знали и все же помогли им бежать.
- Нет, инспектор, я не знал, что они преступники. И они мне об этом
не говорили. Просто они были похожи на людей, которые не могут справиться
с грузом своих забот. А я им помогал, потому что нуждался в том же, в чем
нуждается врач, открывший новую сыворотку, - в добровольцах, чтобы
испытать ее! И я их нашел: ведь вы - не единственный, кто прочел то
сообщение в газете.
- И где вы это делали?
- За городом, на берегу. Поздно ночью, когда никого не было вокруг.
- Почему именно там?
- Есть опасность, что человек окажется на участке времени и
пространства, уже занятом каменной стеной, зданием. Его молекулы
перемешаются с другими молекулами, чужеродными, что будет крайне
неприятно. Но на берегу залива никогда не было зданий. Конечно, в прошлом
берег мог быть немного выше, чем сейчас. Поэтому, чтобы исключить всякий
риск, я предлагал каждому из них подняться на спасательную вышку в одежде
того времени, в которое он собирался отбыть, и с запасом денег, имевших
хождение в тот период. Я осторожно направлял на него черный ящичек, так,
чтобы исключить вышку из сферы действия аппарата, включал поток электронов
на определенное время, и человек оказывался на том же берегу пятьдесят,
шестьдесят, семьдесят, восемьдесят или девяносто лет назад.
Некоторое время инспектор сидел, кивая головой. Потом сказал,
энергично потирая ладони:
- Так вот, профессор, а теперь извольте-ка вернуть их всех назад!
Я отрицательно замотал головой, но он мрачно усмехнулся:
- Нет, вы их вернете или я поломаю всю вашу карьеру! Это в моей
власти, вы это знаете. Я выложу все, что рассказал вам одному, и докажу,
что вы замешаны в этом деле. Каждый из пропавших посещал вас более чем
однажды, и, вне всякого сомнения, кого-нибудь из них заметили. Вас даже
могли видеть вместе на берегу. Как только я выложу все это, ваша
педагогическая деятельность закончится навсегда.
- Но я _н_е _м_о_г_у_ этого сделать! Каким образом, черт побери, я до
них доберусь? Они находятся в прошлом - в 1885, 1906, 1927 или других
годах; абсолютно невозможно вернуть их обратно! Они ускользнули от вас,
инспектор, и навеки!
Айрин буквально побелел.
- Нет! - закричал он. - Нет, они преступники и должны быть наказаны,
должны!
Я был изумлен.
- Но почему? Никто из них не причинил большого вреда. Для нас они
больше не существуют. Забудьте о них!
- Никогда, - прошептал он и перешел на крик: - Я никогда не забываю
тех, кто находится в розыске!
- Я вас понял, Жавер.
- Кто, кто?
- Вымышленный полицейский из книги под названием "Отверженные". Он
потратил полжизни, охотясь за человеком, которого никто уже не разыскивал.
- Настоящий служака. Хотел бы я иметь его в своем управлении!
- Обычно о нем отзываются невысоко.
- Но он в моем вкусе! - Айрин стал медленно ударять кулаком о ладонь,
бормоча: - Они должны быть наказаны, должны быть наказаны! - затем, метнув
на меня гневный взор, заорал: - Убирайтесь отсюда! Живо!
Я с радостью выполнил приказ и пошел прочь. Пройдя квартал, я
обернулся: он все еще сидел на том же месте у пристани, задумчиво ударяя
кулаком в ладонь.
Я думал, что никогда больше не увижу его, но ошибся. Мне пришлось
встретиться с инспектором Айрином еще раз. Однажды поздно вечером, дней
через десять, он позвонил мне на квартиру и попросил - нет, приказал -
немедленно явиться с моим черным ящичком, и я подчинился, хотя уже
приготовился ко сну: Айрин был не из тех, кого можно легко ослушаться.
Когда я подошел к большому темному зданию Дворца правосудия, он уже ждал в
подъезде. Не сказав ни слова, он кивнул мне на машину, мы уселись и
поехали в полном молчании в тихий, малонаселенный район. Было около
полуночи.
Мы остановились на освещенном углу одной из улиц, и Айрин сказал:
- С тех пор как мы виделись в последний раз, я много размышлял и
провел некоторые изыскания. - Он показал на почтовый ящик около фонаря в
дюжине футов от нас. - Это один их трех почтовых ящиков в городе
Сан-Франциско, которые находятся на одном и том же месте в течение почти
девяноста лет. Разумеется, сами ящики могли смениться, но место - то же
самое. А теперь мы отправим несколько писем.
Инспектор вынул из кармана пальто небольшую пачку конвертов,
написанных пером и чернилами, с наклеенными марками. Он показал мне
верхний конверт, засунув остальные обратно в карман:
- Видите, кому они адресованы?
- Начальнику полиции.
- Совершенно верно: начальнику сан-францисской полиции в 1885 году!
Это его имя, его адрес и тот вид марок, который был тогда в ходу. Сейчас я
подойду к почтовому ящику и буду держать конверт у щели. Вы сфокусируете
ваш аппарат на конверте, включите поток в момент, когда я буду опускать
конверт в щель, и он упадет в почтовый ящик, висевший здесь и 1885 году!
Я в восхищении покачал головой: это было очень изобретательно и
остроумно!
- А что говорится в письме?
Он усмехнулся зловещей, дьявольской усмешкой.
- Я вам скажу, о чем там говорится! Каждую свободную минуту с тех
пор, как мы виделись с вами последний раз, я тратил на чтение старых газет
в библиотеке. В декабре 1884 года произошло ограбление, похищено несколько
тысяч долларов, и после этого в течение многих месяцев в газетах не было
ни слова о том, что преступление раскрыто. - Он поднял конверт кверху. -
Так вот, в этом письме я советую начальнику полиции заняться одним
человеком, работающим в ресторане Хэринга, человеком с необычайно длинным
и худым лицом. Если они обыщут его комнату, то, возможно, найдут там
несколько тысяч долларов, объяснить происхождение которых он не сможет. И
что у него - это абсолютно точно! - не будет алиби на время совершения
грабежа в 1884 году! - Инспектор улыбнулся, если только это можно было
назвать улыбкой. - Этого для них вполне достаточно, чтобы отправить его в
Сан-Квентинскую тюрьму и считать дело закрытым; в те времена не
церемонились с преступниками!
У меня отвисла челюсть.
- Но ведь он же не виновен в этом грабеже!
- Он виновен в другом - почти таком же! И он должен бить наказан; я
не позволю ему скрыться, даже в 1885 год!
- А другие письма?
- Можете догадаться сами. В каждом говорится об одном из тех, кому вы
дали удрать, и каждое адресовано полиции в соответствующее место и время.
И вы поможете мне отправить все эти письма - одно за другим. А если
откажетесь, я вас уничтожу, профессор, обещаю вам твердо! - От открыл
дверцу, выбрался из машины и пошел к углу, даже не оглянувшись.
Кое-кто наверняка скажет, что мне следовало отказаться применить свой
аппарат независимо от последствий. Что ж, может быть, и так. Но я не
отказался. Инспектор говорил правду, когда угрожал мне, - я это знал и не
хотел разрушать свою карьеру, нынешнюю и будущую. Я сделал лучшее, что
мог: просил и умолял. Когда я вышел из машины с моим аппаратом, инспектор
ждал у почтового ящика.
- Пожалуйста, не принуждайте меня! - воскликнул я. - В этом нет
необходимости! Вы ведь никому не рассказывали о своем плане, не так ли?
- Конечно нет, меня бы подняла на смех вся полиция!
- Тогда забудьте об этом! Зачем преследовать несчастных людей? Не так
уж они и виновны. Будьте гуманны! Простите их! Ваши взгляды противоречат
современным представлениям о реабилитации преступников!
- Надеюсь, вы кончили, профессор? Так вот, знайте: ничто в мире не
заставит меня переменить свое решение. А теперь включайте ваш ящик, будь
он проклят!
Я безнадежно пожал плечами и стал подкручивать стрелки на циферблате.
Я глубоко убежден, что самый загадочный случай за всю историю
сан-францисского Бюро розыска пропавших никогда не будет раскрыт. Только
мы двое - я и инспектор Айрин - знаем ответ, но никогда ничего не
расскажем. Какое-то время имелся ключ к разгадке, и кто-нибудь мог на него
случайно наткнуться, но я его обнаружил. Ключ этот находился в отделе
редких фотографий публичной библиотеки; там хранились сотни снимков
старого Сан-Франциско, и я все их просмотрел, пока не нашел нужный. Затем
я украл этот снимок; одним преступлением больше или меньше - для меня это
уже не имело значения.
Время от времени я достаю эту фотографию и рассматриваю группу людей
в форме, выстроившихся в ряд перед сан-францисским полицейским участком.
Снимок напоминает мне старинную кинокомедию, все они одеты в длинные
форменные пальто до колен, на головах у них высокие фетровые шлемы с
загнутыми вниз полями. Почти у всех обвисшие усы, и каждый держит на плече
длинную трость так, словно собирается обрушить ее на чью-то голову. С
первого взгляда эти люди похожи на каменные изваяния, но посмотрите на их
лица внимательней, и вы измените мнение.
Особенно тщательно вглядитесь в лицо человека с сержантскими
нашивками, что стоит в самом конце шеренги. На этом лице застыло выражение
лютой ярости, и оно смотрит (или мы это только кажется?) прямо на меня.
Это - неукротимое в своем бешенстве лицо Мартина О.Айрина из
сан-францисской полиции; он находится в прошлом, к которому действительно
принадлежит, в прошлом, куда я отправил его с помощью моего маленького
черного ящичка, - в 1893 году.