Марина ДЯЧЕНКО
                              Сергей ДЯЧЕНКО

                                 ВИРЛЕНА




     ...И вот костер понемногу пригас, а  вместе  с  ним  затихла  обычная
охотничья похвальба. Все трое сидели теперь молча и смотрели  в  умирающее
пламя, а над ними разлеглась ночь, и ночь  была  на  много  верст  вокруг,
теплая, бархатная, пронизанная вздохами  и  шорохами,  исколотая  иголками
звезд.
     - Пора и на покой, - сказал наконец первый, седоусый,  но  сильный  и
кряжистый, всеми уважаемый охотник.
     Второй, совсем еще юноша, обиженно сдвинул брови:
     - Разве ты ничего не расскажешь? Разве сегодня не будет Истории?
     Третий, в чьих зубах дымила  массивная  трубка,  почему-то  загадочно
улыбнулся.
     Седоусый хмыкнул - конечно же, его История  ждала  своего  часа,  но,
признанный рассказчик, он ждал просьб и увещеваний.
     - Расскажи! - юноша ерзал от нетерпения, взглядом умоляя о  поддержке
обладателя трубки - но тот молчал, по-прежнему улыбаясь.
     -  Поздно,  -  произнес  седоусый  неуверенно,  и  юноша  готов   был
обидеться, когда молчавший дотоле охотник  вытащил  изо  рта  мундштук  и,
дохнув дымом, попросил тоже:
     - Расскажи.
     На минуту стало тихо, только покрикивала вдалеке ночная птица.
     - Что ж, - промолвил со вздохом седоусый, - что ж... Расскажу.
     И  все  трое  завозились,  устраиваясь  поудобнее.  Двое   готовились
слушать, один - говорить.
     И вот, умостившись как следует, седоусый выдержал  паузу  и  начал  с
подобающей торжественностью:
     - Помните ли вы осину, что росла у южной околицы?
     - Трехглавую? - радостно осведомился юноша. - Да ее  ведь  спилили  в
прошлом году...
     Седоусый покивал:
     - Совсем старая была, сухая... Сто лет стояла, пока не засохла.  Тень
в жару давала, да только никто  в  ее  тени  не  прохлаждался  -  стороной
обходили, заклятой звали... Почему?
     - Почему? - эхом откликнулся юноша.
     Седоусый вздохнул и начал свою Историю.


     ...Давно это случилось.
     Ей было семнадцать лет, и звалась она Вирленой, и ни одна девушка  во
всей широкой округе не могла сравниться  с  нею  красотой.  Грудь  Вирлены
вздымалась, как речная волна, косы  Вирлены  отливали  золотом  и  покорно
падали к самым ее ступням,  маленьким  и  розовым,  ничуть  не  огрубевшим
оттого, что все лето красавица бегала босиком;  глаза  Вирлены,  раскосые,
зеленые, могли свести с ума одним только  робким  взглядом.  Даже  дряхлые
старики, даже сопливые мальчишки выворачивали шею, встретив ее на улице, а
что уж говорить о юношах и зрелых мужчинах!  И,  конечно,  порог  ее  дома
постоянно оббивали  сваты,  засланные  достойными  и  богатыми  семьями  -
оббивали, да только возвращались ни с чем, потому что  Вирлена  давно  уже
выбрала себе пару.
     По соседству жил в большой семье Кирияшик  -  ясноглазый,  улыбчивый,
круглолицый друг ее детства. Он был моложе Вирлены  почти  на  год,  но  с
младенчества росли вместе. Беззаботная дружба обернулась нежной любовью, и
Кирияшик, сам не ведая как, без  борьбы  получил  право  на  сокровище,  о
котором мечтало столько достойных мужчин; родители  влюбленных  давно  уже
сговорились о свадьбе.
     И вот, счастливые,  оба  с  трепетом  ждали  заветного  дня  -  когда
случилось несчастье.
     Грянул рекрутский набор; как ни вертели, как ни  откупались  родители
Кирияшика - а выпало ему идти в солдаты на двадцать лет, считай, навеки.
     Солнечный румянец сошел с пухлых щек Вирлены, и стали они бледны, как
мел.
     Ранним  утром  по  главной  улице   села   змеей   тянулась   колонна
новобранцев. Она видела, как мелькала в толпе  голова  Кирияшика,  детская
беззащитная голова с шапкой пшеничных, как и у нее, волос. Она видела, как
растерянные глаза его ищут среди крика и плача невесту - и гаснут,  так  и
не разыскав ее в толчее.
     Колонна потянулась за село - страшные усатые  люди  в  нелепой  форме
выкрикивали команды, и Вирлена  сжималась  от  выкриков,  как  от  ударов.
Вскоре она потеряла Кирияшика из  виду;  вереница  рекрутов  тянулась  все
дальше и дальше, и редела  толпа  провожающих  -  матерей  и  невест.  Вот
Вирлена осталась одна, она шла и шла за колонной,  как  привязанная,  хоть
босые ноги ее давно сбились в кровь; страшный офицер прикрикнул на  нее  -
и, обомлев  от  этого  крика,  она  так  и  осталась  стоять,  а  колонна,
отдаляясь, обернулась пятнышком на длинной-длинной дороге, и вот там, куда
ушел Кирияшик, осталось только облачко пыли...
     Только в сумерках Вирлена вернулась в село, и девичья  подушка  в  ту
ночь приняла на себя всю ее горечь и отчаяние.
     А утром, еще затемно, когда все спали, Вирлена выскользнула из дому и
по чуть приметной тропинке отправилась к колдуну, что жил за озером.
     Она шла, стиснув зубы, безжалостно  накрутив  на  кулак  великолепную
косу, и страх ее поник перед силой ее заветного желания.
     Колдун был дома; сидя у огня, он набивал чучело летучей мыши. Похоже,
он удивился - не так часто девушки из села наносили  ему  визиты.  В  селе
боялись этого мрачного, морщинистого, хотя не старого человека  -  он,  по
слухам, мог за одну ночь сжить со свету целую семью, мог наслать град  или
засуху, мог устроить так, что  вчера  еще  здоровый  и  мощный  хозяин  за
несколько дней превращался в иссохшего, нищего, полубезумного пьяницу... И
к этому-то человеку пришла Вирлена.
     - Добро пожаловать! - каркнул колдун и засмеялся. Лучше бы  он  этого
не делал - искаженное смехом, темное лицо его с крючковатым носом было еще
страшнее.
     Но Вирлена, одержимая отчаянием, не испугалась.
     - Зачем ты пришла ко мне? - отсмеявшись, спросил колдун. - Ты мне  не
нужна - стало быть, я тебе нужен?
     - Я пришла к  вам  с  просьбой,  -  сказала  Вирлена,  справившись  с
голосом. - Моего жениха, Кирияша, вчера забрали в войско. Я люблю  маму  и
отца, но Кирияшика я люблю больше.  Зачем  подсолнуху  гнить  без  солнца?
Зачем мне жить без Кирияшика? Никто не в силах повернуть время вспять,  но
я отдам вам все, что имею  -  деньги,  сундук  с  приданным  и  гребень  с
самоцветами, сделайте так, чтобы он вернулся! Неужели и вы не в силах?!
     Колдун снова усмехнулся:
     - Ты сказала - я не в силах? Глупая... Я действительно  могу  сделать
это, но зачем мне твой сундук с приданым? И гребень с самоцветами?
     - Я отдам все, что попросите! - воскликнула Вирлена, и зеленые  глаза
ее вспыхнули, и на щеки вернулся румянец.
     - Это правда? - засмеялся колдун. - Ты действительно так его любишь?
     Вирлена закивала, и золотые косы ее упали на высокую грудь.
     - Что ж, - сказал тогда колдун, - я согласен...  Я  сделаю  так,  что
твой жених вернется; ты же придешь ко мне сегодня на закате  и  уйдешь  на
рассвете!
     Как воск сделалось лицо Вирлены, и  зашаталась  она.  Колдун  тряхнул
черными патлами:
     - Разве не ты только что клялась, что отдашь все?
     - Нет, - сказала  Вирлена  чуть  слышно,  -  такую  цену  я  не  могу
заплатить.
     - Что ж, - сказал колдун разочарованно, - тогда ты увидишь его  через
двадцать лет!
     И он вернулся к своей работе.
     Тихо-тихо, очень  осторожно  ступая,  Вирлена  отправилась  домой,  и
всюду, куда ни падал ее рассеянный  взгляд,  мерещилось  ей  веселое  лицо
Кирияшика. Так добрела она до околицы; там стояло у дороги странное дерево
- осина с тройным стволом, с тремя мощными расходящимися  ветками  -  люди
прозвали ее трехголовой осиной. День  был  в  самом  разгаре,  и  радостно
светило солнце, и пели птицы в ветвистой кроне;  здесь,  средь  бела  дня,
Вирлена повесилась на собственных косах.


     История закончилась, но трое еще долго сидели  в  тишине,  нарушаемой
лишь звуками ночи.
     - С  тех  пор  это  дерево  считают  проклятым,  -  сказал,  наконец,
седоусый.
     - Как жаль, - в глазах юноши отражались пляшущие  огоньки  костра,  -
какая грустная История... Но разрешите рассказать вам другую! Ее много раз
повторял мой дед... Пусть вам не кажется, что наши  повести  похожи  -  на
самом деле это совсем, совсем другая История.
     Обладатель трубки улыбнулся еще загадочнее, чем обычно.
     Заручившись молчаливым согласием слушателей, юноша начал рассказывать
взволнованным, прерывающимся голосом.


     ...Деве было семнадцать лет, и она звалась Вирленой.  Никто  во  всей
округе не мог сравниться с ней красотой, и  скромностью,  и  благонравием;
всеобщее  внимание  никак  не  испортило  ее  характер.  Она  никогда   не
высмеивала неудачливых кавалеров, как это свойственно кокеткам; а  все  ее
кавалеры были  неудачниками,  потому  что  любила  она  одного  Кирияшика,
соседа, друга своего детства.
     Это была славная пара - любо-дорого  было  посмотреть,  как  жених  с
невестой идут по улице - не касаясь друг друга, потому что обычай не велит
- но будто связанные одной ниточкой; на Вирлене белая вышитая рубаха, юбка
с нарядным передничком и красный шелковый поясок с  кисточками;  Кирияшик,
любимый мамин сын, небрежно поправляет тонкий шейный платок. Оба румяные и
золотоволосые, оба веселые и совершенно невинные, и о  свадьбе  давно  уже
сговорено...
     Грянула беда - рекрутский набор, и вот  Вирлена  одна  стоит  посреди
дороги, и ноги сбиты в кровь, и только облачко пыли  вдалеке  осталось  от
Кирияшика...
     Всю ночь она не сомкнула глаз, но не плакала -  слезы  все  вышли.  А
утром отправилась за озеро, туда,  где  на  опушке  леса  в  неприветливом
домике жил колдун.
     Страшный это был человек,  и  недобрая  о  нем  ходила  слава.  Злые,
бессовестные  люди  обращались  иногда  к  нему  за  помощью   -   извести
кого-нибудь, сжить со света, наслать хворь - это он мог, и потому  матери,
отпуская детей за грибами, строго-настрого, под страхом  розги,  запрещали
им даже близко подходить к жилищу чародея... Говорили про него, что  он  и
исцелить может - да только боялись его от этого не меньше.
     И к этому-то человеку пришла Вирлена.
     В доме колдуна пахло травами; сам хозяин сидел у очага, где, несмотря
на жаркое лето, вовсю горел огонь. На коленях у него дремала, свернувшись,
толстая змея.
     - Нечасто встречаю таких гостей! - сказал колдун с усмешкой. - Ты мне
не нужна - стало быть, я тебе нужен? Говори, зачем пришла!
     И, когда девушка рассказала о своем горе, покачал головой:
     - Неужели ты так его любишь?
     - Ах, - сказала Вирлена, - я готова все, все отдать,  чтобы  Кирияшик
вернулся домой!
     - Все? - и колдун рассмеялся, и  стал  еще  отвратительнее,  и  мороз
пробрал Вирлену до костей.
     - Я выполню твою просьбу, - сказал колдун, - но  с  тебя  потребуется
плата. Ты придешь ко мне сегодня на закате, а уйдешь на рассвете!
     Земля закачалась у Вирлены под ногами, и черная пелена закрыла от нее
мир.
     - Нет, - прошептала она, дрожа, - эта плата мне не под силу!
     Вновь рассмеялся колдун:
     - А коли так - жди своего дружка двадцать лет!
     Змея, напуганная его смехом, соскользнула с колен  его  и,  сплетаясь
кольцами, скрылась под лавкой.
     И Вирлена, шатаясь, пошла домой.
     Но не отошла она и десяти шагов от колдунова порога, как в сплетениях
веток, в буйстве трав, в ряби, набегающей на поверхность озера, привиделся
ей Кирияшик - веселый, нежный, добрый друг ее, оторванный от родного дома,
навек лишенный счастья...
     Вирлена оглянулась - колдун стоял на пороге, привалившись к косяку  -
страшный,  отвратительный,  со  спутанными  черными  патлами,  с  огромным
крючковатым носом, с горящими, как уголья, глазами... Он смотрел на нее, и
взгляд этот пронизывал Вирлену насквозь.
     Тогда она разрыдалась:
     - Сжальтесь надо мной! Попросите чего-нибудь другого...
     Но ответствовал колдун:
     - Ничего другого ты мне дать не можешь. Или  плати  мою  цену  -  или
забудь о дружке!
     И сказала Вирлена, вцепившись в золотые косы:
     - Будьте прокляты! Я приду.
     Весь день она дрожала, как в лихорадке; весь день она мечтала,  чтобы
мать, догадавшись обо всем, заперла ее на ночь. Но у матери хватало  своих
забот и своего горя; вечером, на  закате,  Вирлена  соврала  ей  что-то  и
отправилась в дом за озером.
     Ноги ее не желали идти - тряслись и подгибались. Шепча имя Кирияшика,
вспоминая его лицо, она видела  перед  собой  только  безобразную  ухмылку
колдуна; несколько раз она поворачивала назад - и  снова,  овладев  собой,
продолжала свой тягостный, мучительный путь. Роскошные волосы растрепались
и спутались, нежные губы вспухли, терзаемые  белыми  зубами,  и  в  страхе
дрожала высокая грудь... Но вот и дом ее  мучителя,  и  сам  он  стоит  на
крыльце - черный, морщинистый, с лицом хищной птицы:
     - Пришла-таки? Будет тебе Кирияшик...
     Ни жива  ни  мертва,  переступила  она  порог,  и  дверь  сама  собой
закрылась за ее спиной, и колдун, усмехаясь, медленно потянул за  шелковую
кисточку ее красного пояска.
     ...На рассвете она шла обратно, и не видела, куда идет.  Кирияшик,  -
шептал ей в ухо  чей-то  вкрадчивый  голос,  -  Кирияшик...  Но  больно  и
мучительно ей было это имя - потому что не знала она, как сможет  смотреть
любимому в глаза.
     Вот и околица; вот и трехглавая  осина  у  дороги.  Вирлена  сама  не
знала, зачем остановилась; бездумно  глядела  она  прямо  перед  собой,  и
где-то на краю ее сознания колыхались тяжелые ветки...
     Потом она подошла к осине и повесилась на собственных косах.


     Юноша замолк, и снова стало тихо. Прерывисто вздохнул седоусый и стал
укладываться, и вслед за ним хотел ложиться юноша -  тогда  тот,  что  все
время молчал, выпустил наконец изо рта свою погасшую трубку:
     - Скоро рассвет... Но и я не могу не рассказать вам своей Истории.
     - Ты - расскажешь? - юноша, кажется,  удивился  сверх  меры.  -  Я-то
думал, что ты рта не раскроешь лишний раз!
     Седоусый тоже не мог скрыть удивления:
     - Разве ты умеешь рассказывать Истории?
     Обладатель трубки усмехнулся, покусывая мундштук:
     - Может быть, вы устали и вам неинтересно слушать?
     - Нет, нет!  -  воскликнул  юноша,  по-видимому,  заинтригованный.  -
Говори!
     - Говори, - со вздохом поддержал его седоусый.
     И обладатель трубки неторопливо начал свой рассказ.


     В одном селе жила девушка по имени Вирлена, невиданной красы.  Был  у
нее жених, шестнадцатилетний  юноша  по  имени  Кирияш.  Нареченные  нежно
любили друг друга, и не за горами была их свадьба,  но  до  той  поры  оба
пребывали в почти детской невинности.
     Но  свадьба  сорвалась  -  объявили  рекрутский  набор,  и  Кирияшик,
четвертый сын в небогатой семье, никак не мог избежать призыва.
     Оба семейства страшно горевали; свет померк для Вирлены,  и  в  самый
ясный день она не видела солнца. Вот новобранцы  ушли,  ведомые  жестокими
офицерами с хлыстами у пояса; вот стихли топот и лошадиное ржание, и  пыль
осела на дороге, и село вернулось к своим делам  -  но  Вирлена  не  могла
смириться с потерей.
     Ранним утром отправилась она за озеро, где на опушке  жил  могучий  и
страшный колдун.
     Имени его никто не знал - боялись и поминать, чтоб лиха не накликать.
Прислуживали ему нетопыри да хищные  птицы,  а  еще  поговаривали,  что  в
полнолуние он доит молоко из воткнутого в стену ножа, и этим молоком  поит
огромную, в два человеческих роста гадюку... Он  знался  с  мертвецами  на
кладбище, поднимался в небо на одном совином перышке, знал все заговоры  и
заклинания, и много, ох как много темных,  недобрых  дел  приписывала  ему
молва...
     И к этому-то человеку и пришла Вирлена.
     Дом стоял на отшибе, дороги к нему поросли крапивой; Вирлена изжалила
босые ноги, пробираясь к калитке. Колдун оказался дома -  на  столе  перед
ним лежали книга и человеческий череп.
     Мороз продрал по коже девушки, но она не испугалась и твердо ответила
на вопрос, зачем пришла.
     - А, - засмеялся колдун, - любовь... Что ж, коли  любишь,  готова  ли
заплатить?
     - Готова! - воскликнула Вирлена, в душе которой проснулась надежда.
     Еще громче засмеялся колдун:
     - Хорошо... Получишь своего Кирияшика хоть завтра, только  на  закате
придешь ко мне... а уйдешь на рассвете!
     Ужас охватил Вирлену. Хотела она бежать... но не смогла,  потому  что
вспомнился ей Кирияшик.
     - Будьте прокляты, - прошептала она сквозь слезы, - приду...
     И она пришла.
     Путь ее был долог и тягостен; мучимая стыдом и страхом, она совсем уж
решила возвращаться назад - но привиделся ей Кирияшик, умирающий  на  поле
боя, и стиснула она зубы, и снова продолжала свой путь.
     Колдун уже ждал ее:
     - Пришла-таки? Ну, будет все по-твоему...
     И дверь, тяжелая дверь затворилась за ее спиной - сама,  без  шороха,
без  звука.  В  полутемной  комнате  стояли  друг  против  друга  двое   -
заплаканная, дрожащая девушка и отвратительный, безжалостный колдун.
     Вирлена горбилась, обхватив себя, будто пытаясь защититься; огромная,
горячая рука тяжело опустилась ей на  плечо.  По  телу  девушки  пробежала
судорога; вторая рука накрыла другое плечо. Медленным, исполненным  власти
движением колдун провел ладонями по трепещущим рукавам вышитой сорочки - и
руки девушки безвольно упали вдоль тела.
     -  Будет  тебе  Кирияшик,  -  сказал  колдун  негромко,   и   Вирлена
зажмурилась, чтоб не видеть в  полутьме  над  собой  страшного  лица.  Она
зажмурилась - и почувствовала вдруг,  как  от  ее  мучителя  остро  пахнет
горькими, терпкими травами.
     - Ничего, - сказал колдун странно глубоким, потусторонним голосом,  -
потерпи... - и жесткие пальцы его взялись за кисточку шелкового пояска.
     Вирлена дрожала все сильнее; плечи ее сотрясались, и зуб  на  зуб  не
попадал.
     - Я разожгу огонь, - прошептал колдун, и в  очаге  тут  же  вспыхнуло
пламя, - тебе не будет холодно... Пойдем...
     И он увлек ее за собой в глубину  своего  жилища,  и  тонкий  красный
поясок, соскользнув, так и остался лежать на пороге.
     Вирлене хотелось умереть, ничего не видеть и не слышать;  чужая  рука
коснулась ее горячей шеи, медленно, будто изучая, провела вниз, по  вороту
рубашки, задержалась, опустилась ниже, коснулась груди... Будто  множество
горячих игл пронизали девушку насквозь - она еле сдержала крик.
     - Ничего, - тихо, мягко прошептал колдун. - Потерпи...
     И рука его двинулась ниже, ощупывая талию, оглаживая живот, и девушка
замерла в надежде, что самого страшного и стыдного места рука не достигнет
- и в ту же секунду жесткие пальцы нашли его, нашли сквозь рубаху, юбку  и
передник...
     - Пожалуйста... - простонала Вирлена, - не надо...
     - Не бойся, - прошептал колдун отрешенно. - Не бойся...
     Две  его  горячих  ладони  легли  девушке  на  бедра;  провели   раз,
скользнули ей за спину, погладили  там...  И  снова  и  снова  повторялись
неторопливые, мягкие прикосновения, пока у Вирлены не зазвенело в ушах,  и
незнакомое, горячее, почти мучительное чувство не поднялось из  самого  ее
нутра - и немного ослабило дрожь.
     Что-то негромко треснуло - и она сразу почувствовала, как ослаб  пояс
юбки и завязка передничка.
     - Ой... - она схватила ускользающий подол руками  -  но  запястья  ее
были тут же крепко схвачены:
     - Нет.
     Юбка и передник соскользнули на пол  -  Вирлена  осталась  в  вышитой
рубахе до щиколоток.
     Горячие  ладони  колдуна  снова  легли  ей  на  бедра,   теперь   она
чувствовала их так ясно, будто не тонкой ткани, а собственной ее кожи  они
касались. Когда-то жесткие пальцы теперь ласкали ее - ласкали  так  нежно,
так бережно, так ласково, что она  согрелась  наконец,  и,  справившись  с
дыханием, смогла длинно, прерывисто вздохнуть.
     - Хорошо, - шептал колдун в самое  ее  ухо,  и  шепот  этот  тихонько
щекотал ее, - хорошо...
     Руки его скользнули по рубашке вверх, провели по  спине,  по  тяжелым
косам, по плечам, по голове... Ей уже не были противны эти прикосновения -
она дивилась себе, она даже немного расслабилась, будто  не  с  ней,  а  с
кем-то другим происходило это странное действо; дрогнули завязки на вороте
рубахи - и сам ворот ослаб, и рубаха  медленно  поползла,  не  держась  на
плечах...
     Она вцепилась  в  ткань  мертвой  хваткой;  запястья  ее  снова  были
пленены, и тихий, твердый голос снова велел:
     - Нет.
     И столько силы, столько  скрытой  власти  было  в  этом  голосе,  что
Вирлена не решилась сопротивляться, хоть как ни мучительно стыдно ей было,
когда рубаха упала на пол и она осталась стоять, совершенно нагая.
     Горячие ладони  коснулись  обнаженного  тела.  Вирлена  вскрикнула  и
сжалась, ожидая неминуемого и ужасного; но ужасного  не  случилось.  Горел
огонь в очаге, облизывая ее тело волнами приятного тепла; сильные и нежные
мужские руки успокаивали, осторожно подбадривали, путешествуя по бедрам, и
вдоль спины, и по плечам, и по тонкой шее:
     - Ты красавица... Пугливый звереныш  с  атласной  шкуркой.  Не  бойся
меня... Ты видишь, я сам дрожу перед тобой...
     И он тихонько привлек ее к себе, и она почувствовала, как в груди его
под черной хламидой неистово колотится сердце:
     - Нет тебе равных... Королева не сравнится с тобой... Не бойся же...
     Руки его чуть сильнее сжали ее грудь - и, застонав, Вирлена выгнулась
дугой, сотрясаемая новой, невиданной дрожью  -  то  была  дрожь  страха  и
стыда, смешанная с дрожью неизъяснимого, неясного желания.
     Сама не зная как, она очутилась лежащей на теплой, мохнатой  звериной
шкуре; пальцы колдуна бегали по ее телу, как пальцы  дудошника  бегают  по
дырочкам флейты. Она металась, пытаясь прикрыться руками, потом  почему-то
заплакала, потом перестала.
     - Хорошо, - колдун отвел ее ладони, защищающие вздрагивающую грудь, -
хорошо...
     И губы его коснулись сначала белого холма, а  потом  розовой  вершины
его; она, сама не зная зачем, обхватила вдруг его шею - не  то  оттолкнуть
хотела, не то, наоборот, притянуть поближе...
     - Хорошо, - шептал он успокаивающе, - вот как  хорошо...  Разве  тебе
плохо? Разве тебе страшно?
     И рука его оказалась там, где Вирлена боялась ее больше всего.
     Где-то горел очаг, и багровые отсветы падали на потолок; и тогда  она
внезапно, вдруг осознала, что она сейчас - его, что  принадлежит  ему  без
остатка, и ей радостно было бы снять перед ним не  только  одежду  -  саму
кожу...
     Потом было больно и горячо. Она снова дрожала, и  снова  всхлипывала;
осторожно оглаживая ее грудь, он успокаивал:
     - Все, все... Не бойся. Не надо бояться. Уже все.
     Потом она долго лежала в кромешной темноте, обессилевшая, безвольная,
разомлевшая... В дымаре дышал ветер, и тихо поскуливал дом, и снова  пахло
терпкими, горькими травами - и в  их  запахе  она  ощущала  едва  уловимый
дурманящий аромат, и ласковая рука лежала на ее голове; потом ее заботливо
накрыли шкурой - точно такой же, как та, что  была  под  ней.  Она  хотела
думать - но мыслей не было, только теплая пустота...
     Утром, пошатываясь, она шла домой.
     Вставало солнце; подставляя  ему  лицо,  Вирлена  поняла  вдруг,  что
сегодня увидит Кирияшика, что они поженятся,  что  каждый  день  их  будет
праздником, а каждая ночь... И тело ее сладко застонало, предчувствуя, как
же сладко любить - любимого...
     ...В  тот  же  день  в  село  вернулся   -   радостный,   напуганный,
растерянный, но целый и невредимый - Кирияшик. Какой-то  там  вышел  новый
указ, и четвертый сын в семье, да еще неполных семнадцати  лет,  никак  не
подлежал уже набору; родичи счастливчика чуть не рехнулись от  радости,  а
матери других парней, уведенных вместе с Кирияшем, зачастили на  дорогу  -
высматривать сыновей. Надежда их скоро сменилась отчаянием - больше  никто
не вернулся домой. Никто.
     И вот сыграли свадьбу - пышную и веселую, и  всем  хватило  хмельного
вина, но молодые были пьяны и так - от  счастья...  В  какое-то  мгновение
Вирлена готова была признаться мужу в своем грехе ради его спасения  -  но
будто что-то удержало ее, и она не призналась.
     И пришла первая брачная ночь, и  душа  Вирлены  пела  в  предвкушении
счастья, и  даже  страх,  что  Кирияшик  разоблачит  ее,  не  мешал  этому
сладостному предвкушению; и вот молодые остались одни.
     Тонкими простынями устлана  была  широкая  постель,  и  ровно  горела
свеча, но Кирияшик,  смущенный,  поспешил  задуть  ее.  В  полной  темноте
Вирлена обвила руками его шею - и услышала, как неровно, испуганно  бьется
в груди его сердце.
     И она излила на него  свою  нежность  -  всю  огромную,  накопившуюся
любовь и нежность, и он, кажется, даже испугался. Влажные губы его неловко
тыкались ей в лицо, ладони взмокли, и пальцы никак не могли  справиться  с
застежкой собственных штанов:
     - Вирлена... - шептал он приглушенно,  -  я  люблю  тебя...  Я...  ты
знаешь, я люблю тебя...
     Она молча улыбалась в темноте и обнимала его все крепче...
     Утром она  увидела  его  лицо  -  Кирияшик  спал  на  боку,  подложив
сложенные ладони под пухлую со  сна,  розовую  щеку.  Долго,  очень  долго
Вирлена боялась шелохнуться, чтобы  не  разбудить  его;  по  всей  деревне
кричали петухи и хлопали калитки - люди брались за дневную работу. Вирлена
лежала и думала, что вот она и стала женой любимого,  что  Кирияшик  такой
юный, такой нежный и такой целомудренный, и что, по счастью, он так ничего
и не понял; она лежала и мечтала о детях, о долгой счастливой  жизни  -  и
вместе с тем в глубине души у нее зрело чувство потери.
     Но что за тень набежала на  это  ясное,  первое  утро?  Что  потеряла
Вирлена, обретя наконец любимого?
     Но Кирияшик вдруг заворочался - и, отогнав  беспокойство  прочь,  она
ласково поцеловала его в розовую щеку...
     ...И дни пошли за днями, и двое любили друг  друга,  и  работали,  не
покладая рук, и почти  готов  был  для  них  дом,  где  заведут  они  свое
хозяйство и будут жить долго и счастливо.
     Каждую  ночь  Кирияшик  заключал  жену  в  объятья,  и  восторженные,
поспешные ласки его вызывали в ней материнскую нежность - и только. Каждое
утро Вирлена улыбалась мужу - а чувство потери росло, как яма под  лопатой
землекопа, и было это чувство холодно, как могильная земля, и  безнадежно,
как осенний ливень. А Кирияшик ничего не замечал - слишком наивен, слишком
беззаботен был муж, слишком слепо любил он свою молодую жену...
     Свекровь ее сушила травы  на  зиму;  однажды,  помогая  ей  вязать  и
развешивать по углам травяные пучки, Вирлена почувствовала вдруг знакомый,
терпкий и горький запах.
     "Что с тобой?" - спросила свекровь.
     Вирлена молчала, прислонившись к стене и белая, как  стена  -  только
сейчас поняла она, что за тоска грызет ее душу.
     Долго-долго думала она, и  много  бессонных  ночей  провела  рядом  с
посапывающим Кирияшиком; уж и родичи встревожились -  щеки  ее  ввалились,
плечи опустились, вся она исхудала, как щепка - уж не больна ли?
     И, когда упал первый глубокий снег, Вирлена осознала, что в  душе  ее
совсем не осталось радости - одна огромная потеря,  одна  тянущая  боль  и
тоска по безвозвратно ушедшему.
     И  вот  мутным,  снежным  зимним  утром  Вирлена  тихонько  встала  и
отправилась... за озеро, туда, где на опушке леса жил колдун.
     Полгода не виделись они; полгода Вирлена старалась все забыть. Теперь
нехоженая тропинка завалена была сугробами, и Вирлена  увязала  в  них  по
колено, и ветер хлестал ей в лицо.
     Колдун был дома - отворачивал лопатой снег от крыльца.
     - Ого, - сказал он, обернувшись, - редкие гости... Но ты мне не нужна
- стало быть, я тебе нужен?
     Вирлена остановилась перед ним, ни жива ни мертва.  Снегом  присыпаны
были его черные спутанные волосы, и так же выдавался на  лице  крючковатый
нос, и так же  горели  угли-глаза.  Вирлене  показалось,  что  в  морозном
воздухе чуть слышно повеяло травами.
     - Я пришла, - сказала Вирлена, - потому что не могу больше  жить  без
вас. Возьмите меня или убейте.
     Печально усмехнулся колдун:
     - Но разве ты не получила свое счастье? Разве твой  муж,  которого  я
вызволил, не любит тебя  больше  жизни?  Разве  ты  сама  не  готова  была
умереть, лишь бы вернуть его?
     - Да, - сказала Вирлена, - все так. Но горько и тоскливо мне жить  на
свете, и серо, и пусто, и больше не будет лета -  только  зима  да  осень.
Плачу я, думая о бедном Кирияшике - но люблю его, как мать,  а  а  не  как
жена. Не быть нам счастливыми; умоляю, возьмите меня к себе.
     Снова усмехнулся колдун, и еще печальнее:
     - Разве ты не видишь, что я страшен и уродлив, а твой муж -  молод  и
красив?
     - Да, - сказала Вирлена, - но он не может  быть  таким  сильным...  и
таким нежным, таким ласковым... и таким безжалостным!
     Молчал колдун, и глубоко запали  его  горящие  глаза.  Снег  валил  и
валил, и все глубже утопала в нем Вирлена.
     - Что ж, - сказал наконец колдун. - Твое прозрение запоздало. Ты ушла
от меня на рассвете, а я ведь не гнал тебя... Я вернул тебе Кирияшика, как
ты хотела. Сейчас ты хочешь  наоборот;  кто  знает,  что  тебе  вздумается
завтра? Нет, уходи, ты не нужна мне!
     И он вернулся к своей работе.
     И Вирлена пошла назад.
     Улегся снег, и вышло солнце, и ярким-ярким  был  новый  день.  Вот  и
околица; треглавая осина  стояла  голая  и  чуть  поскрипывала  на  морозе
ветвями.
     ...На своих же косах.


     Светало. На месте костра осталась только груда угольев.
     - Вот так штука, - пробормотал юноша, - ты будто сам был  там  и  все
видел...
     Обладатель  трубки  усмехнулся,  по  своему   обыкновению.   Седоусый
крякнул, в замешательстве потирая затекшую спину:
     - Да... Вот это да уж...
     Стоял тот самый предрассветный час, когда ночь уже  сбежала,  а  утро
еще не вступило в свои права.
     - Вот так штука... - снова протянул юноша, -  но  какая  же  из  этих
историй... Я хотел спросить, как оно было на самом деле?