Законность и "хозяйственная целесообразность"

ЗАКОННОСТЬ И "ХОЗЯЙСТВЕННАЯ ЦЕЛЕСООБРАЗНОСТЬ" <*>

И. А. ИСАЕВ

Исаев Игорь Андреевич, заведующий кафедрой истории государства и права МГЮА имени О. Е. Кутафина, заслуженный деятель науки Российской Федерации, доктор юридических наук, профессор.

Статья касается вопроса соотношения целесообразности и законности в хозяйственной деятельности 1920-х гг. Автор анализирует законодательство того времени в связи с политической и экономической обстановкой.

Ключевые слова: законность, целесообразность, революционное правосознание, социалистическая экономика.

The article deals with the problem of relationship between expediency and legitimacy in economic activity of 1920-ies. Author analyzes legislation of that time in connection with political and economic situation.

Key words: legitimacy, expediency, revolutionary legal consciousness, socialistic economy.

В идеологических аспектах правовой формы отражались наиболее общие характеристики процесса ее становления. Через стадию определения самых общих взаимосвязей экономики и правовой надстройки должна была пройти в своем развитии и хозяйственно-правовая мысль. Следующим этапом ее конкретизации становится анализ нормативных аспектов правовой формы, когда основные исследовательские усилия направляются на решение вопросов о соотношении общих принципов нормотворчества (и нормоприменения) и конкретных норм, о путях совершенствования юридической техники и языка закона, о логической структуре правовых актов, их систематизации и кодификации. Нормативные аспекты правовой формы взаимодействуют и отражают в себе особенности соответствующей экономической структуры. Отражение это отнюдь не является зеркальным и непосредственным: структура правовых норм, юридические категории, формулировки и определения связаны с базисными факторами через опосредствующие и интерпретирующие их структуры общественного сознания. Однако определенная функциональная зависимость между "базисом" и "нормой" постоянно прослеживается. Многоукладность породила в 20-е годы идею о многосекторности, мозаичности системы права, появление различных норм (в рамках одной кодификации) обусловливалось влиянием различных социально-экономических факторов и т. д. Значительное внимание правоведение 20-х годов уделяло вопросам именно экономического (базисного) воздействия на нормативную структуру, не оставляя без внимания, разумеется, и обратного регулирующего влияния права на экономику. Совершенствование и развитие социалистической экономики в значительной степени определялось эффективностью права. Научное осмысление взаимообусловленности экономики и права имело особенно важное значение в 20-е годы, в период развернутого хозяйственного строительства. Насколько точно правовая норма отражает возникшие хозяйственные потребности? В какой степени применение этих норм адекватно правовой политике и экономической ситуации? Какой способ организации и систематизации правового материала является наиболее приемлемым и эффективным для решения конкретных хозяйственных задач? Эти вопросы не утрачивали своей актуальности на этапах социалистического строительства. Не случайно поэтому указанные проблемы продолжают привлекать пристальное внимание советских ученых-юристов и в настоящее время <1>. -------------------------------- <1> См.: Конституция СССР и дальнейшее укрепление законности и правопорядка. М., 1979; Конституция СССР и правовые проблемы совершенствования руководства народным хозяйством. М., 1979; Конституция СССР и проблемы дальнейшего развития советского законодательства. Львов, 1980; Еременко Ю. П. Советская Конституция и законность. Саратов, 1982; Рекунков А. М. Законы надо исполнять. М., 1982; Жилинский С. Э. Деятельность КПСС и Советского государства по укреплению социалистической законности. М., 1983; Курицын В. М. Становление социалистической законности. М., 1983 и др.

Среди них выделяется вопрос о природе и соотношении таких двух, на наш взгляд, узловых категорий, как "законность" и "целесообразность". Его верное решение в контексте социально-экономических и хозяйственных проблем 20-х годов позволит выявить и проанализировать сложные взаимоотношения различных элементов правовой надстройки в период, когда закладывались основы и принципы советской социалистической системы права, на которых оно основывается и поныне. Переход после Гражданской войны к мирному хозяйственному строительству актуализировал необходимость дальнейшей разработки гражданско-правового законодательства, нормирующего основные направления восстановительной хозяйственной работы. При этом законодатель и советская правовая наука руководствовались ленинским указанием на особенности нового гражданского права: "Не рабское подражание буржуазному гражданскому праву, а ряд ограничений его в духе наших законов, без стеснения хозяйственной или торговой работы" <2>. -------------------------------- <2> Ленин В. И. Полное собрание сочинений. Т. 44. С. 401.

Новый этап развития советского права, начавшийся в условиях нэпа, выдвинул ряд важных правовых проблем, и в том числе вопросы о правовых источниках и юридической технике. Первоначально роль источника права играло революционное правосознание <3>. Поскольку практика и революционное мировоззрение пролетарских масс в тот период еще не могли "отлиться в форму определенных законов, а старое законодательство было неприменимо к новому строю", революционное правосознание оставалось почти единственным источником права. В этот период принимаются первые декреты о суде, в каждом из которых так или иначе интерпретировалось понятие революционного правосознания. Например, в ст. 5 Декрета о суде 1917 г. N 1 <4> говорилось о "революционной совести" и "революционном правосознании" как о синонимах. В ст. 36 Декрета о суде 1918 г. N 2 <5> упоминается уже "социалистическое правосознание", а в ст. 3 Декрета о суде 1918 г. N 3 <6> - социалистическая совесть. Уже на данном этапе делается попытка разграничить категории "революционная совесть" и "революционное правосознание": если, по мнению некоторых исследователей, последняя означала "объективное содержание права, то первая - лишь субъективную способность осознать и применить революционное правосознание, определенную уверенность в том, что деятельность суда соответствует принципам революционного правосознания" <7>. Правоведы 20-х годов признавали важное значение указанных декретов, но все же главное внимание уделяли судебному решению, как ведущей форме правотворчества. Объяснялось это отчасти и тем, что декреты этого периода (1917 - 1920 гг.) представляли собой "нечто разрозненное, не приведенное в систему" <8>. -------------------------------- <3> См.: Лукашева Е. А. Социалистическое правосознание и законность. М., 1973. <4> СУ РСФСР. 1917. N 4. Ст. 50. <5> СУ РСФСР. 1918. N 26. Ст. 420. <6> СУ РСФСР. 1918. N 85. Ст. 889. <7> См.: Португалов Г. М. Революционная совесть и социалистическое правосознание. Пг., 1922. С. 21 - 25. <8> Фиолетов Н. Понятие социалистического правосознания в советском праве // Право и суд. 1925. N 1. С. 8 - 9.

На данном этапе развития Советского государства революционное правосознание составляло стержень революционной законности вообще, которая, в свою очередь, почти совпадала с представлением о революционной целесообразности, точнее - "революционная целесообразность называлась революционной законностью" <9>. Лишь к концу периода "военного коммунизма" в правовой теории происходит определенная дифференциация этих категорий. -------------------------------- <9> Антонов-Саратовский В. О революционной законности // Революционная законность. 1926. N 1 - 2. С. 3.

С переходом к нэпу в советской юридической науке развернулась широкая дискуссия по вопросу о революционной законности и ее соотношении с экономикой переходного периода. Изменилось и само содержание термина. Как отмечал П. И. Стучка, если поначалу "мы слово "революционный" приставили к слову "законность" вполне стихийно или просто, чтобы отличить нашу законность от буржуазной законности, то в новых экономических условиях его содержание изменилось. Под революционной законностью стали понимать тот правопорядок, который "признан целесообразным верховными органами пролетарской диктатуры и является общеобязательным" <10>. -------------------------------- <10> Стучка П. И. Избранные произведения по марксистско-ленинской теории права. Рига, 1964. С. 323.

В этих условиях советские правоведы должны были подвергнуть пересмотру роль революционного правосознания в хозяйственном строительстве и системе советского права в целом. Теперь оно рассматривалось прежде всего в качестве ведущего принципа правотворчества, положенного в основу законодательства, наиболее определенно выявлявшегося в содержании принимаемых кодексов. Сама кодификация советского права рассматривалась в этой связи только как этап в осуществлении революционного правосознания (или целесообразности), как способ "лучшего в данных условиях достижения революционной цели". Законность в понимании советских юристов 20-х годов не являлась отвлеченной категорией, она признавалась вполне реальным принципом, выработанным и развитым революцией. И "если сама целесообразность требует облечения революционного порядка в стране в определенные формы писаного права, то это господство юридической определенности не представляется безусловным. Законодательные нормы все же не могут покрыть всего многообразия действительности, полностью и с безусловной точностью отразить в каждый отдельный момент хозяйственного развития общий опыт" <11>. -------------------------------- <11> Фиолетов Н. Указ. соч. С. 11.

В такой ситуации революционное (или, как чаще начинают говорить в 20-е годы, социалистическое) правосознание приобретает новую роль - роль метода, восполняющего пробелы в законе. Так, ст. 9 УК РСФСР 1922 г. определяла социалистическое правосознание в качестве руководящего начала для применения статей Кодекса, а ст. 10 УК РСФСР 1922 г. (об аналогии в применении мер социальной защиты) предоставляла этому принципу вполне конкретную область реализации. Та же роль отводилась правосознанию и в ст. 4 ГПК РСФСР 1923 г. В целом в правовой теории 20-х годов под революционной законностью подразумевался прежде всего установленный и определенный государством правопорядок, комплекс правил, что связывалось с необходимостью разработки системы соответствующих норм. Классовый интерес и "вмешательство в осуществление этого интереса со стороны органов власти... указывали прямо на сознательный элемент в этой системе, в этом порядке" <12>. -------------------------------- <12> Стучка П. И. Избранные произведения. С. 337.

Расширение массива правовых норм и работа по их дальнейшей систематизации постепенно изменяли функции правосознания; оно больше не могло претендовать на роль основного источника правового регулирования. Рационализм, вносимый фиксированными (писаными) нормами, должен был компенсировать, по мнению многих исследователей, известную потерю динамичности права, ранее обеспечиваемую революционным правосознанием (как формой судебного правотворчества): "...некоторая умеренность... в этом случае менее вредна, чем тот беспорядок, который вносится в нашу жизнь при игнорировании советского законодательства, тем более что советское право, следуя за поступательным ходом революции, не может слишком сильно отставать от жизни" <13>. Его приближение к жизни - только вопрос юридической техники (более эффективного нормирования, систематизации, кодификации и совершенствования языка права). -------------------------------- <13> Лебедев Н. Революционная законность // Революционная законность. 1926. N 1 - 2. С. 5.

Аргументам психологистов противопоставлялась социологическая интерпретация организационных аспектов правовой формы. По мнению критиков психологической теории, законодательство "с точки зрения нового строя было не чем иным, как плановой политикой. Мы не говорим о верховенстве и вечности законов, но говорим, что части подчинены целому и что в социальном строительстве отдельные его акты увязываются объединяющим их общим планом. Поскольку все участники признают свою связанность известным правовым лимитом, постольку их деятельность в общем и целом согласована, и государство, издав закон, может рассчитывать на его планирующее действие" <14>. Психологическому единству здесь противопоставлялось единство организационное, социологическое. И если советское право переходного периода действительно находилось на стадии поиска форм правового нормирования, которые сочетали бы ясность и определенность с гибкостью и эластичностью в конкретных случаях, то пути этого поиска должны были проходить не в стороне от революционной законности, а в тесной с ней связи. -------------------------------- <14> Ильинский И. Категории "законности" и "справедливости" в советском праве // Советское право. 1926. N 2. С. 4 - 5.

Против психологической интерпретации революционной законности были направлены и усилия тех правоведов, которые видели в проблеме деидеологизации права одну из важнейших методологических предпосылок. Вместо априорных принципов законности (как бесклассовой, так и классовой) в правовую теорию, по их мнению, должны быть введены "твердые принципы и конкретные директивы", устойчивая "генеральная линия", классовая политика. Эти критерии должны быть настолько же понятными для широких масс, насколько "политическое мышление вообще ближе пониманию пролетариата, чем мышление юридическое". Непрерывное же оглядывание назад (именуемое "историческим толкованием") только усиливает противоречия закона изменяющимся политическим условиям. Политические директивы обращены вперед, сближают закон "с перманентным движением жизни, перманентно меняя его понимание" <15>. А поскольку правовые идеи никогда не совпадают с конкретной социальной действительностью, юридическое мышление всегда остается идеологическим. Оно мистифицирует идею права, как и всякие иные социальные идеи. Отсюда - необходимость разрушения ранее сложившейся системы правовой идеологии, "критико-социологического анализа" экономико-правовых категорий", который ясно покажет, что известная преемственность, существующая между эпохой капиталистического производства и эпохой переходного периода, отражается и в праве с присущими ему определенными чертами буржуазного права. "Поскольку переходной эпохе свойственны частно-имущественные отношения, постольку ей присуще и право, регулирующее эти отношения" <16>. На практике же подобная односторонняя ориентация права на политику неоправданно игнорировала нормативные элементы права, принижала роль революционной законности, советского закона и подменяла принцип революционной законности целесообразностью. -------------------------------- <15> Булатов С. А. Юридическая логика // Революция права. 1928. N 6. С. 108. <16> Корнилов Ф. К. К вопросу о постановке проблемы права // Право и суд. 1924. N 2. С. 27 - 29.

Трудности, связанные с разрешением коллизии между законностью и целесообразностью, в значительной мере были обусловлены довольно резким разграничением категорий "право" и "закон". Социологическая интерпретация проблемы обосновывалась тем, что экономика буржуазного общества базируется на господстве стихийных начал рыночного хозяйства и своеобразной игре экономических сил. Идеологическим отражением рыночной стихии и производственных отношений, построенных на началах автономии хозяйствующих субъектов, является правовая идеология буржуазного общества, которая возникает как непосредственное отображение буржуазной экономики и отличается чертами консервативности. Неудивительно поэтому, что правовая идеология соответствует индивидуалистической экономике, господствуя над рациональным началом - государственным законом, который лишь фиксирует установившиеся в стихийном гражданском обороте правоотношения или же задним числом проводит те или иные мероприятия в интересах уже выкристаллизовавшихся экономических отношений <17>. -------------------------------- <17> См.: Дябло В. Буржуазная законность и революционная целесообразность // Советское право. 1926. N 6.

Советские правоведы вместе с тем учитывали, что комплексом "правосознание плюс правоотношение" не исчерпывается все содержание права. Наряду с закреплением указанных правовых начал, в законодательстве все большее значение стали приобретать и элементы рационального регулирования социальных отношений. Последние должны составлять "революционное ядро нашей законности", которая только обозначается термином "революционная целесообразность". По замечанию Н. В. Крыленко, правовые нормы есть выражение тех общественных отношений людей друг с другом, которые сложились на основе производственных отношений данного общества и имеют своим содержанием регулирование их в интересах господствующего в данном обществе класса и охраняются его принудительной силой <18>. Нормативные элементы права здесь не только не противопоставляются принципу целесообразности, но и даже отождествляются с ним. -------------------------------- <18> См.: Крыленко Н. В. Беседы о праве и государстве. М., 1924. С. 33.

В становлении хозяйственно-правовой мысли дискуссии 20-х годов играли двоякую роль. Во-первых, они привели к известной консолидации взглядов советских правоведов по вопросам нормативной природы советского права. Во-вторых, полемика о соотношении различных элементов правовой формы породила конкретную потребность в систематизации и кодификации советского права, стимулировала практическую работу по составлению первых советских кодексов, ставших реальными и осязаемыми продуктами развития хозяйственно-правовой мысли.

Название документа