Чехов - Гусев

о произведении

I II III IV V

II

Сначала в потемках обозначается синий кружок - это круглое окошечко; потом Гусев мало -помалу начинает различать своего соседа по койке, Павла Иваныча. Этот человек спит сидя, так как в лежачем положении он задыхается. Лицо у него серое, нос длинный, острый, глаза, оттого, что он страшно исхудал, громадные; виски впали, борода жиденькая, волосы на голове длинные... Глядя на лицо, никак не поймешь, какого он звания: барин ли, купец, или мужицкого звания ? Судя по выражению и длинным волосам, он как будто бы постник, монастырский послушник, а прислушаешься к его словам - выходит, как будто бы и не монах. От качки, духоты и от своей болезни он изнемог, тяжело дышит и шевелит высохшими губами. Заметив, что Гусев глядит на него, он поворачивается к нему лицом и говорит:

- Я начинаю догадываться... Да... Я теперь отлично всё понимаю.

- Что вы понимаете, Павел Иваныч ?

- А вот что... Мне всё казалось странным, как это вы, тяжело больные, вместо того, чтобы находиться в покое, очутились на пароходе, где и духота, и жар, и качка, всё, одним словом, угрожает вам смертью, теперь же для меня всё ясно... Да... Ваши доктора сдали вас на пароход, чтобы отвязаться от вас. Надоело с вами возиться, со скотами... Денег вы им не платите, возня с вами, да и отчетность своими смертями портите - стало быть, скоты ! А отделаться от вас не трудно... Для этого нужно только, во -первых, не иметь совести и человеколюбия и, во -вторых, обмануть пароходное начальство. Первое условие можно хоть и не считать, в этом отношении мы артисты, а второе всегда удается при некотором навыке. В толпе четырехсот здоровых солдат и матросов пять больных не бросаются в глаза; ну, согнали вас на пароход, смешали со здоровыми, наскоро сосчитали и в суматохе ничего дурного не заметили, а когда пароход отошел, то и увидели: на палубе валяются параличные да чахоточные в последнем градусе...

Гусев не понимает Павла Иваныча; думая, что ему делают выговор, он говорит в свое оправдание:

- Я лежал на палубе потому, что сил не было; когда нас из баржи на пароход выгружали, я шибко озяб.

- Возмутительно ! - продолжает Павел Иваныч. - Главное, отлично ведь знают, что вы не перенесете этого далекого перехода, а все -таки сажают вас сюда ! Ну, положим, до Индейского океана вы дойдете, а потом что ? Страшно подумать... И это благодарность за верную, беспорочную службу !

Павел Иваныч делает злые глаза, брезгливо морщится и говорит, задыхаясь:

- Вот бы кого в газетах расщелкать так, чтобы перья посыпались !

Больные два солдата и матрос проснулись и уже играют в карты. Матрос полулежит на койке, солдаты сидят возле на полу и в самых неудобных позах. У одного солдата правая рука в повязке и на кисти наворочена целая шапка, так что карты держит он в правой подмышке или в локтевом сгибе, а ходит левой рукой. Сильно качает. Нельзя ни встать, ни чаю напиться, ни лекарства принять.

- Ты в денщиках служил ? - спрашивает Павел Иваныч у Гусева.

- Точно так, в денщиках.

- Боже мой, боже мой ! - говорит Павел Иваныч и печально покачивает головой. - Вырвать человека из родного гнезда, тащить пятнадцать тысяч верст, потом вогнать в чахотку и... и для чего всё это, спрашивается ? Для того, чтоб сделать из него денщика для какого -нибудь капитана Копейкина или мичмана Дырки. Как много логики !

- Дело не трудное, Павел Иваныч. Встанешь утром, сапоги почистишь, самовар поставишь, комнаты уберешь, а потом и делать нечего. Поручик целый день планты чертит, а ты хочешь - богу молись, хочешь - книжки читай, хочешь - на улицу ступай. Дай бог всякому такой жизни.

- Да, очень хорошо ! Поручик планты чертит, а ты весь день на кухне сидишь и по родине тоскуешь... План ты... Не в плантах дело, а в жизни человеческой ! Жизнь не повторяется, щадить ее нужно.

- Оно конечно, Павел Иваныч, дурному человеку нигде пощады нет, ни дома, ни на службе, но ежели ты живешь правильно, слушаешься, то какая кому надобность тебя обижать ? Господа образованные, понимают... За пять лет я ни разу в карцере не сидел, а бит был, дай бог память, не больше одного раза...

- За что ?

- За драку. У меня рука тяжелая, Павел Иваныч. Вошли к нам во двор четыре манзы; дрова носили, что ли - не помню. Ну, мне скучно стало, я им того, бока помял, у одного проклятого из носа кровь пошла... Поручик увидел в окошко, осерчал и дал мне по уху.

- Глупый, жалкий ты человек... - шепчет Павел Иваныч. - Ничего ты не понимаешь.

Он совсем изнемог от качки и закрыл глаза; голова у него то откидывается назад, то опускается на грудь. Несколько раз пробует он лечь, но ничего у него не выходит, мешает удушье.

- А за что ты четырех манз побил ? - спрашивает он, немного погодя.

- Так. Во двор вошли, я и побил.

И наступает тишина... Картежники играют часа два, с азартом и с руганью, но качка утомляет и их; они бросают карты и ложатся. Опять рисуется Гусеву большой пруд, завод, деревня...

Опять едут сани, опять Ванька смеется, а Акулька -дура распахнула шубу и выставила ноги: глядите, мол, люди добрые, у меня не такие валенки, как у Ваньки, а новые.

- Шестой годочек пошел, а всё еще разума нет ! - бредит Гусев. - Заместо того, чтобы ноги задирать, поди -кась дядьке служивому напиться принеси. Гостинца дам.

Вот Андрон с кремневым ружьем на плече несет убитого зайца, а за ним идет дряхлый жид Исайчик и предлагает ему променять зайца на кусок мыла; вот черная телочка в сенях, вот Домна рубаху шьет и о чем -то плачет, а вот опять бычья голова без глаз, черный дым...

Наверху кто -то громко крикнул, пробежало несколько матросов; кажется, протащили по палубе что -то громоздкое или что -то треснуло. Опять пробежали... Уж не случилось ли несчастье ? Гусев поднимает голову, прислушивается и видит: два солдата и матрос опять играют в карты; Павел Иваныч сидит и шевелит губами. Душно, нет сил дышать, пить хочется, а вода теплая, противная... Качка не унимается.

Вдруг с солдатом -картежником делается что -то странное... Он называет черви бубнами, путается в счете и роняет карты, потом испуганно и глупо улыбается и обводит всех глазами.

- Я сейчас, братцы... - говорит он и ложится на пол.

Все в недоумении. Его окликают, он не отзывается.

- Степан, может, тебе нехорошо ? а ? - спрашивает другой солдат с повязкой на руке. -

Может, попа призвать ? а ?

- Ты, Степан, воды выпей... - говорит матрос. - На, братишка, пей.

- Ну, что ты его по зубам кружкой колотишь ? - сердится Гусев. - Нешто не видишь, голова садовая ?

- Что ?

- Что ! - передразнивает Гусев. - В нем дыхания нет, помер ! Вот тебе - и что ! Экий народ неразумный, господи ты боже мой !..