§ 4. Субъект и объект в уголовном процессе

Во всех правовых системах в области материального уголовного права четко проявляется отношение к обвиняемым в совершении преступления как к его субъектам. Такое отношение прежде всего находит выражение в требовании наличия виновно совершенного действия как основания уголовной ответственности. Мы осуждаем и приговариваем только тех, кто совершает преступление, кто является его субъектом, отвечающим за свои действия. Во всех правовых системах отвергается наказание человека на основании того, что его тело, якобы как объект, явилось носителем вредных импульсов.

В области уголовного процесса мы сталкиваемся с более тонким конфликтом ценностей. Отношение к обвиняемому как к объекту в данном контексте означает, что он является полноправной стороной в процессе, актером в представлении собственной драмы, действующим лицом на сцене собственного судебного процесса. В соответствии с противоположной точкой зрения преступление является объектом расследования. Отсюда следствие относится к обвиняемому как к пассивному объекту следствия, а не как к субъекту — стороне в уголовном процессе.

В состязательном процессе в странах общего права роль обви­няемого подчеркивается как роль субъекта и дирижера своего процесса. В традиции инквизиционного процесса стран континен-

164

Глава III. Субъект и объект права

§ 4. Субъект и объект в уголовном процессе

165

тальной Европы ударение делается на преступлении, а обвиняе­мый выступает в роли объекта расследования и судебного рассле­дования. Эти позиции считаются диаметрально противоположны­ми, но расхождения между ними имеют значение в том контексте, в каком они подчеркиваются. В правовой культуре некоторых стран перестройка процесса идет в сторону наделения обвиняемого ролью субъекта, в ряде других — в сторону его роли как объекта.

Если к этой проблеме подойти с позиций российского уголов­но-процессуального права, то я бы воздержался от односторон­ней оценки обвиняемого как субъекта либо как объекта уголов­ного процесса. Думается, вполне правомерно рассматривать его и в том и в другом качестве.

Конечно, можно сказать, что обвиняемый выступает в качестве объекта в уголовном процессе, но в каком смысле, в каком аспекте? Вопрос этот переплетается с другим: что вообще исследуется на предварительном следствии и в суде при расследовании и разбирательстве уголовного дела? Ответ дол­жен быть вполне однозначный: действие или бездействие обви­няемого, вменяемое ему в вину (в том плане, совершил ли он преступление или не совершил). А раз так, то неизбежно исследуется не только его деяние как таковое, но и он сам (что он думал, совершая деяние, чего делал, каковы были его мотивы, его эмоциональное состояние, его семейное положение и т.д.). И здесь нет подмены понятия «деяния» понятием «деятель». И то и другое органически связаны и тесно переплетаются.

Вместе с тем обвиняемый — не только объект (и не пассив­ный), а самый что ни на есть активный субъект в уголовном процессе, наделенный большими правами на свои действия, поступки, в том числе и на предварительном следствии. Так, в соответствии со ст. 46 УПК РСФСР обвиняемый вправе знать, в чем он обвиняется, и давать объяснения по предъяв­ленному ему обвинению; представлять доказательства, заяв­лять ходатайства, обжаловать в суд законность и обоснован­ность ареста, знакомиться с протоколами следственных дей­ствий, произведенных с его участием, а также с материалами, направляемыми в суд в подтверждение законности и обоснован­ности применения к нему заключения под стражу в качестве меры пресечения и продления срока содержания под стражей, а по окончании дознания или предварительного следствия — со

всеми материалами дела, выписывать из него любые сведения и в любом объеме; иметь защитника, участвовать в судебном разбирательстве в суде первой инстанции, заявлять отводы, приносить жалобы на действия и решения лица, производящего дознание, следователя и суда, защищать свои права и законные интересы любыми другими средствами и способами, не проти­воречащими закону. Обвиняемый, содержащийся под стражей в качестве меры пресечения, не только вправе иметь свидания с защитником, родственниками и иными лицами, но и вести с ними переписку. Таким образом, обвиняемый — деятель. Он активно действует в уголовном процессе, а значит, выступает в нем в качестве субъекта. И не случайно глава третья УПК РСФСР, именуемая «Участники процесса, их права и обязан­ности», начинается со ст. 46 об обвиняемом и его правах (далее следуют защитник, потерпевший, гражданский истец, а также гражданский ответчик и их представители, переводчик). Иными словами, обвиняемый — первый участник процесса, а следовательно, и его первый субъект.

Объяснение многих сугубо правовых различий свелось к тому, что разница стала заключаться в том, что, считая обвиняемого субъектом, с ним обращаются как с объектом. Мы в отличие от наших европейских коллег настаиваем на том, что выстоять на процессе может тот, кто находится в достаточно здравом уме, чтобы понимать выдвигаемые против него обвинения и участвовать в собственной защите. После Второй мировой войны, например, правительство США обвинило известного поэта и германофила Эзру Паунда в измене. Его адвокаты выступили с демаршем, заявив, что он недостаточно в здравом уме, чтобы участвовать в процессе, в результате чего он был помещен (лишен свободы?) на неопределенный срок в госпиталь Св. Елизаветы в Вашингтоне. Если Паунд и предполагаемая измена были объектами расследо­вания, у суда не было конкретной причины решать, что он психически нездоров. Надо было остановить процесс и отправить Паунда в психиатрическую клинику. Если бы Паунда обвиняли во Франции или в Германии, то его интересы на процессе пред­ставлял бы его адвокат, вне зависимости от того, понимал ли он, что происходит, или нет.

И в России точно так же. В соответствии со ст. 405 УПК РСФСР по делам лиц, совершивших общественно опасные дея-

166

Глава III. Субъект и объект права

§ 4. Субъект и объект в уголовном процессе

167

ния в состоянии невменяемости, а также лиц, заболевших душевной болезнью после совершения преступления, участие защитника является обязательным. Разумеется, если «канди­дат» в невменяемые или в психически больные не будет признан таковым (на основе заключения судебно-психиатрической экс­пертизы), он вправе отказаться от услуг защитника (на чем мы намерены остановиться чуть ниже).

Идея о том, что обвиняемый должен участвовать и потенциаль­но даже дирижировать процессом, породила две традиции. В странах общего права обвиняемому разрешается, признав себя виновным, по сути снять официальное исследование предъявлен­ных обвинений. Это представляется непостижимым для предста­вителей европейской системы судебного исследования, которая предполагает, что государство должно определить справедливость выдвинутого обвинения, прежде чем посадить осужденного в тюрьму.

В странах общего права обвиняемым также позволено самим решать, даже в делах о серьезных фелониях1, прибегнут ли они к услугам адвоката или будут защищать свои интересы сами.

По российскому уголовно-процессуальному закону обвиняе­мый также вправе отказаться от защитника (причем в любой момент производства по делу). Такой отказ в соответствии со ст. 50 УПК РСФСР допускается только по инициативе самого обвиняемого и не является препятствием для продолже­ния участия в деле обвинителя, а равно защитников и других подсудимых. Однако из этого правила сделано несколько исклю­чений. Отказ от защитника в некоторых случаях не обязате­лен для суда или соответственно для следователя и прокурора. Предусмотрено четыре таких случая, когда дело рассматрива­ется в отношении:

несовершеннолетнего;

немых, глухих, слепых и других лиц, которые в силу своих

физических или психических недостатков не могут сами осу­

ществлять свое право на защиту;

лиц, не владеющих языком, на котором ведется судопро­

изводство;

лиц, обвиняемых в совершении преступлений, за которые

в качестве меры наказания может быть назначена смертная

казнь.

Авраам Линкольн сказал, что даже юрист, защищающий сам себя, может опростоволоситься. Это звучит еще более драматично для тех, кто не имеет юридической подготовки. Как бы не было трудно европейцам поверить в это, но мы разрешаем даже тем, кому грозит смертная казнь, осуществлять собственную защиту. Мы полагаем, что обвиняемый, действуя самостоятельно, ни от кого не зависит и может сам решать свою судьбу. По мнению же теоретиков права континентальной Европы, юридически профес­сионально неподготовленный человек не может ни защитить себя, ни принять ответственных решений в судебном споре с государст­венными обвинителями.

Возможно, в некоторых областях трудно точно определить, что означает быть «субъектом» на стадии судебного рассмотрения в отличие от роли «объекта» на стадии расследования. Поправка V к американской Конституции наделяет обвиняемого абсолютным правом хранить молчание на протяжении всего процесса. Принуж­дение к тому, чтобы он отвечал на вопросы, будет, как мыслилось создателями этого документа, нарушать его привилегию против самообвинения. Если обвиняемый выбирает право на привилегию хранить молчание, он тем самым потеряет возможность быть активным участником процесса. Когда О.Дж. Симпсон почти полностью молчал на протяжении девяти месяцев процесса, он создал впечатление пассивного наблюдателя расследования его вины1. Нет сомнения, что «за сценой» Симпсон многое делал для своей защиты, которую представляли его адвокаты. Но важность принципа состоит в том, что никого не принуждают быть активным участником на своем собственном публичном процессе.

Тем не менее система общего права демонстрирует некоторую двойственность в отношении возможности для обвиняемого осу­ществлять собственную защиту, в частности при допросах. В последние годы сложилась тенденция, согласно которой обвиняе-

Фелоння — в американском уголовном праве категория тяжких преступ­лений, по степени опасности находящаяся между изменой и мисдиминором (mis-demeanor), т.е. менее опасными преступлениями, граничащими с административ­ными правонарушениями.

1   Я в долгу перед Албином Эзером, который обратил мое внимание на этот момент.

168

Глава III. Субъект и объект права

§ 4. Субъект и объект в уголовном процессе

169

мые при допросах в полиции не могут самостоятельно принимать решение о том, будут ли они сотрудничать с ней или нет. В 50-е и в начале 60-х гг. Верховный суд США объявил признательные показания, сделанные во время предварительного заключения, полученными под давлением, а потому вынужденными. Суд руко­водствовался представлением о субъекте, который дает показания под напором изощренной техники полицейских допросов. В одном из ключевых прецедентов того периода судья Франкфуртер за­явил, что полицейский допрос слишком приблизился к модели инквизиционного следствия. Он писал: «Наша обвинительная, но не инквизиционная система — это система, в которой государство должно установить вину сбором доказательств, полученных сво­бодным и независимым путем, и оно не может собственным давлением вытягивать обвинение прямо изо рта обвиняемого»1. Такое отношение сложилось не из сочувствия к обвиняемому, а потому что государство проявило склонность обращаться с обви­няемым как с объектом своих манипуляций. Результатом такого отношения к полицейским допросам стало известное решение Верховного суда по делу Миранды, в соответствии с которым каждый обвиняемый наделяется правом иметь защитника (либо нанятого частным образом, либо назначенного) во время полицей­ского допроса.

Парадоксально, но если обвиняемый в уголовном преступлении прочтет свои так называемые права Миранды, он может отказаться от права быть представленным на допросах защитником и избрать путь сотрудничества с полицией на этих же допросах. Трудно себе представить, как несведущий человек, которому нужна юридичес­кая помощь прямо в полицейском участке, может самостоятельно принять разумное решение о том, что он отклоняет услуги защит­ника. Мы, как представляется, дрейфуем в нашей системе общего права между концепцией сильного обвиняемого, хозяина своей судьбы, и стоящим перед нашими глазами образом слабого чело­века, которому необходим адвокат, чтобы он действовал незави­симо.

Несмотря на то что различия между субъектом и объектом по-разному выражаются в материальном и процессуальном уго­ловном праве, тем не менее в уголовном праве в целом открывается

окно для нашего уважения к человеку и его независимости. Требование наличия совершенного действия как основания уго­ловной ответственности означает, что мы наказываем только тех, кто сам и по своей воле нарушает закон. Внимание к обвиняемому в уголовном преступлении как к процессуальному субъекту раз­вивает эту идею и ведет к упорядочению процесса и оценке ответственности. Противоположная процессуальная модель с на­личествующими в ней методами судебного исследования, дейст­вующая на европейском континенте, недооценивает обязанность государства налагать ответственность и наказывать преступников. Чем больше берет на себя государство в деле обвинения, тем меньшая роль отводится подсудимому как субъекту, активно участвующему в процессе. Какой бы ракурс ни избрала для себя правовая система в этом спектре возможностей предоставления обвиняемому либо роли хозяина своей судьбы на процессе, либо роли объекта в расследовании преступления, различие между этими позициями все равно служит лучшему пониманию нами основных ценностей.

Из дела «Роджерс против штата Ричмонд». 365 U.S. 534 (1961).

§ 1. Причинная связь

171