ГЛАВА 10 ОСУЩЕСТВЛЕНИЕ И ХАРАКТЕР УПРАВЛЕНИЯ

Применение права — это, с одной стороны,   один из ^ способов правореализации, а с другой стороны, критерийj для соблюдения права и его несоблюдения.    По своему! наличному бытию правоприменение представляет собой однозначную социальную определенность, которая нали­цо не только в нем, но и с его помощью в позитивном нраве, а также и в соблюдении права. Применение права в своей особенности представляет    определенность для исключения неопределенности,  а также полагающийся и ^ полагаемый порядок общественных и производственных отношений. Особенность' применения права    как «вещи для себя» развивается    в единозначную тотальность и, таким образом, переходит   во всеобщность,    но не как пустое бытие независимых друг от друга комплексов, а как реально наличествующее необходимое.

Таким образом, единообразие правосудия оказывает­

ся необходимым и закономерным в особенности бытия и

при переходе особенности во всеобщность. Это общее

содержание находится как момент в своем внешнее

формальном проявлении. Там, где реальны объектива-;

ции определенности правосудия да и сама определен­

ность как необходимость, налицо единство правотворче­

ства, соблюдения и применения права. В этом единстве

исчезают их различие и своеобразие. Однако норматив­

ность этой стадии включает в себя и нечто нетождест­

венное другому и как «вещь в себе» существует сама по

себе.       ч

Этим дается первая детерминированность:    в право-реализации   и   применении   права   норма  объективизи­руется в своем инобытии. В опосредовании и опосредо­ванное™ отношения она перестает выступать как норма, но тем не менее остается   и будет   ею.\ В действитель­ности монолитность и направленность судопроизводства г суть тотальность посредничающих моментов, а по своей! внешней форме есть применяемая объективизация прин-з ципиального управления. Необходимость таких действий^ и опосредовании в них составляет существо содержания," а сущность в нем не тождественна взаимосвязям внеш-* них объективизировавшихся форм и явлений.

112

Это необходимая и объективная закономерность. Определяющими в способе ее проявления, ставшем внешней формой, в сути ее сущности, выступающей в качестве явления, будут те возможности, которые пре­доставляет ей позитивное право.

Это ведет к дальнейшей дифференциации. Особенное, отличающееся по степени совершенства формы, стано­вится выражением единообразия и в рамках его явля-- ется не тождеством. Поэтому возможна управляемость с помощью прецедентов» возведенных в ранг законного, или принципиальное управление с применением принци­пов толкования, но и то и другое существует для фор­мирования определенности. Как «вещи в себе», ни одно из них не является подлинной правовой нормой, даже прецедент, облеченный во внешнюю форму легальности, хотя многие считают его нормой права. Однако любое из них — единообразная нормативность и в своей объек­тивизации — норма.

Именно потому, что проявление такой закономернос­ти во внешней форме по сравнению с содержанием сущ­ности есть всего лишь .предметность отношения, низве­денного до явления, а сущность в этой вторичности при­сутствует лишь опосредованно, объективизированное непосредственно в происходящем процессе качество мо­жет быть определено не в первичных, а во вторичных взаимосвязях. Иначе говоря, вопрос о том, какую норму представляет собой принцип, складывающийся в процес­се управления правосудием, вторичен.

Вопрос вторичен, но в своей особенности он реален. Общеизвестное положение о том, что орган принципиаль­ного управления правосудием — Верховный Суд — не может принимать новых правил поведения. Следователь­но, и судебное решение на самом высоком уровне тоже не может быть источником права. Это положение и справедливо и несправедливо. Справедливо потому, что генетически правовая норма не может так создаваться, а то, что создается, не является правовой нормой. А не­справедливо потому, что за счет того, что создается и реализуется, может меняться содержание права. Поло­жение о том, что акты управления, исходящие от судьи, не могут содержать новых правил поведения, зиждется на формальной логике.

В этом случае под вопрос ставится и сила действия, и прежде всего правомочность    легально детерминиро-

113

8 Заказ 4253

ванных методов управления, принципиального решения и руководящих указаний. По своей внешней форме про­явления они обязательны для судов, однако фактически— для всех тех, кто в процессе является стороной или может стать таковой. Приговор, вынесенный в соответст­вии с принципиальным решением, имеющим обязатель­ную силу, распространяются не на суд, а только на сто­роны. Кому следует придерживаться поведения, одоб­ряемого в принципиальном решении: судье или заинте­ресованному гражданину — субъекту правоотношения1? Ясно, что заинтересованному. Как писал С. Бек, «рас­пространение обязательной силы принципиальных решений на суды не отвечает требованиям жизни. Если постановление обязательно для суда, то суды обязаны его применять, а через применение в судах оно навер­няка станет «обязательным» и в направлении широкой публики»1. Говоря в стиле профессора С. Бека, скажем, что это такой случай, когда я обращаюсь к Петру, но для того и так, чтобы понимал меня Павел. Итак, ско­рее можно говорить о том, что принципиальное решение в некотором смысле   распространяется   и на субъектов

права.

Теоретически можно предположить, что какое-либо принципиальное решение, руководящее указание или даже заключение коллегии скорее похоже на казуаль­ное, нежели на легальное толкование. Но дело в том, что все эти формы и методы вообще не входят непосредст­венно в правосудие2. Если в принципиальном решении формулируется общий принцип объективного права, то это свидетельствует о сходстве принципиального реше­ния с легальным толкованием. Толкование, а точнее, полагание целесообразности использования средства, данного в норме, есть процесс и оно актуально, но эту актуальность нельзя смешивать со спонтанностью. Пра­вотворчество, как и создание средства, не являются в первую очередь спонтанным процессом. Точно так же и формирование принципов единообразного использова­ния средства тоже не является в первую очередь спон­танным процессом.

Совершенно очевидно, что в связи с этим возникают два вопроса. Во-первых, почему надо столько занимать­ся принципиальным управлением правосудием и, во-вто­рых, пусть даже не вообще, но по крайней мере «особо», почему нельзя говорить о том, что принципиальные ре-

114

шения суть правовые нормы? По поводу первого вопроса следует сослаться на ту взаимосвязь, которая является каким-либо моментом связи позитивного права, соблю­дения и применения права. После принятия нормы еще нет ее реализации, как и организованный аппарат при­менения права еще не означает единства и определен­ности в нем.   Одним   из широких,   общих,   и   гласных средств общественного управления поведением является правовая норма. В соответствии   с ее актуальностью к ней примыкают всеобщность   и гласность   способа   ис­пользования средства,   что   по своей   фооме   является средством принципиального руководства. И то и другое имеют действие как всеобще известное и как известное действующим, но друг с другом они не равнозначны. И то и другое наличны как имеющие действие и поэтому являются фактором в общественном процессе праворе-ализации, и пренебрегать   теът   и другим   в обобщении взаимосвязей в одинаковой мере нельзя. С этой позиции в принципиальном решении или руководящем указании главное — не тот факт,   что   их принимает   Верховный Суд, или цель, с которой он их принимает, а то, что они этим опосредованием интегрируются в процесс праворе-ализации в обществе.

В интегрированной сущности и в тотальности опосре­дующих моментов все это реально. Масса количества, а следовательно, и полный объем правосудия становятся качественным детерминатором и в своей особенности воздействуют на позитивное право. Однако этим систе­ма воздействия в целом еще не раскрыта: та масса коли­чества, которая является целокупностью соблюдения права, однозначно становится качественным детерми­натором особенности применения права, и это одновре­менно опосредование в ее влиянии на позитивное право.

Принципиальное решение, как одно из опосредовании в данном процессе, является узловой точкой. Оно явля­ется посредником между правовой нормой, соблюдени­ем права и фактическим применением права. Внешне формальная объективация в опосредовании, принципи­альное решение как «вещь для себя» — специальная норма, но не юридическое правило. Это — не копия и не повторение правовой нормы, а такая форма, которая имеет своеобразный соединяющий (адгезионный) харак­тер. Объективизированную   внешнюю форму юридичес-

8*

115

кого правила она не затрагивает, а примыкает к средст­ву как способ его применения.

Практически в этом соединении решение может ме­нять или же не менять содержание нормы3. Если оно не влияет на содержание нормы, то речь идет только о ее аппликации. Однако зачастую бывает не так, и в первую очередь в отношении норм с полузамкнутой структурой. В этом случае решение меняет не внешнюю форму пра­вила, а тот порядок «ценность —интерес» в его осознан-ностях, который является основой нормы, в ней защищен и сохранен прекращенным. Касаясь этого содержания, мы формально не меняем появления правила во внешней форме, а тем более движения нормы.

Итак, формы управления судами могут изменять внутреннее нормативное содержание: тем самым они остаются в рамках нормативности и имеют характер права. Самостоятельных ценностей у этих форм нет: они актуализируют как раз порядок ценностей позитивного права и существуют только вместе с ним. Они — нормы в том смысле, что среди возможных действий, форм по­ведения в виде принципа могут предписать те, которым должна быть обеспечена защита в сфере применения права. Иначе говоря, предписать правильное и обяза­тельное для соблюдения. Однако все это различные формы управления предписывают не сами по себе, а примыкая к позитивному праву. Значит руководящие указания или принципиальные решения —это не адми­нистративные предписания по технике применения пра­ва, а в своем для-себя-бытии своеобразные (адгезионные) правовые нормы- Своеобразны они потому, что проявля­ются во внешней форме толкования и все время примы­кают к юридическим правилам, даже неотделимы от них. Эти формы становятся частью отрасли права и опо­средствованно— частью правовой системы.

Действенность указанных норм не такая, какую име­ют юридические правила. Силу действия им придает позитивное право, и поэтому они реальны. -

Вследствие качества своей определенности даже средство управления на самом высоком уровне имеет действие только лишь как адгезионная правовая норма. По своей юридической природе подобная норма не при­нимает внешнюю объективизированную форму позитив­ного права, и поэтому она — не источник права.

На вопрос о том, может ли Верховный Суд создавать

право, нельзя ответить однозначно. Это потому, что каждое из двух понятий — правотворчество и примене­ние права, возведенное до тотальности, — остается без определения. В своей односторонности они еще не пола­гаются тем, чем они являются в соответствии со своим в-себе-бытием. Поэтому и нужно было их определить в их тотальности «для себя» и в их низведенное™ до мо­мента.

Если признавать, что правотворчество является ис­ключительной компетенцией правотворческих органов, то это одновременно означает низведение органа, применя­ющего право, до простого технического механизма- Или наоборот, помещение правотворчества органа, приме­няющего право, на первый план означает выражение односторонней, а не диалектической взаимосвязи- Имен­но такое полагание стирает реальные грани между пра­вотворчеством и применением права, лишая возможнос­ти ориентироваться в них.